А на юге звук «г» произносили как
что-то среднее между «к» и «х». Сколько он ни старался, у него так
не получалось. И гласные там произносили по-другому, более
певуче.
А многие выходцы с гор тот звук,
который дает буква «е», не смягчали, а произносили «э»: «рэж»,
«пэй», «мэдвэд». Хотя и не похож он на горца, даром что
темноволосый и нос с горбинкой.
И здесь, в Питере, своё
произношение. У стариков — вычурное и даже смешное для его уха. У
молодых — вроде слова попроще, но тоже странный выговор. Дед
говорил об этом лингвистическом явлении — о том, что диалекты
расходятся, когда их носители разделены географическими преградами.
Будь то море или горная цепь. Или просто непреодолимое расстояние.
Раньше страна была одна, были поезда и самолёты, и школьная
программа общая. А теперь, мол, ни транспорта, ни школ, ни
университетов, ни телевизора. Хотя про последний дед сказал: «Вот
уж о чём жалеть не буду».
А о Сибири тут ничего не знали. Для
них она была так же далеко, как Луна.
Их называли «магнатами». Это слово
на латыни означало просто «больших людей». Но у Младшего в голове
оно почему-то связывалось со словом «магнит». Как магнитом они
притягивали к себе богатство и людей, которые были готовы им
служить. Таких центров притяжения в Питере было два. Восточная
часть острова контролировалась людьми Кауфмана. Западной правил
Михайлов. Погоняла у магнатов отсутствовали. Обоих величали по
фамилиям или имени-отчеству. Они были выше собачьих кличек,
несмотря на все традиции старой-новой Столицы.
Когда сбережения в виде патронов,
вяленого мяса и ценных вещей на продажу подошли к концу, Младший
пошёл служить соправителю Острова Питера — за кров и пищу так же,
как когда-то воевал за свой род и честь. Бросив монетку, он выбрал
Михайлова. Все говорили, что хрен редьки не слаще, и магнаты как
братья-близнецы, хоть внешне у них не было ничего общего. Кауфман
носил очки в позолоченной оправе и галстук, а ещё коллекционировал
произведения искусства. Михайлов был груб и прям, как топор, имел
огромные кулачищи с татуировками на пальцах, носил спортивные
костюмы из дорогих тканей, сшитые его личным портным, и золотые
цепи, да ещё пиджаки, не только чёрные, но и почему-то красные.
Говорили, что одевается таким образом хозяин не просто так, а чтит
традиции довоенной братвы. Может, и хорошо, подумал Младший, что он
выбрал зло отталкивающее, не строящее из себя что-то
благородное.