— И еще, судя по всему, дар к магии принесла
с собой, — добавил отец, подходя к креслу, в котором сидел в начале
разговора, и беря в руки оставленную в глиняном блюдце на
подлокотнике трубку.
Я снова помотала головой.
— В моем мире магии не было, кажется… — Я
задумалась: что же тогда провернула Ольга и, получается,
проворачивала все то время, что я ее знала, если магии
нет?
— Кажется, гм. А светильник сам по себе
взорвался, видимо. — Рудольф раскурил трубку от уголька из камина и
махнул рукой на мои попытки что-то возразить.
— Слушай меня внимательно, Эва. Изерда была
не просто пророчицей, она была правнучкой могущественной чародейки
из Серебряного народа… — Глянув на мое лицо, он вздохнул. — Да,
придется знатно поработать над всем этим. Серебряный народ
отличается от людей. Они говорят на другом языке, они все обладают
силой, недоступной простому человеку, даже если тот родился с
магическим даром. Твоя прапрабабка Каталина Шантрийское Пламя была
могущественной и пугающей своей силой властительницей. Только вот
одного из своих сыновей, старшего, наследника трона Хеймара
простить так и не смогла, ведь тот женился на человеческой женщине,
пусть и благородных кровей. Было несколько десятков лет
кровопролитной вражды между родом Северной Звезды, имя которого
взял себе Хеймар, и Шантрийским Пламенем — правящим домом
Серебряного народа. В процессе этой вражды Хеймар, его супруга и
трое из четырех их детей, кроме младшей дочери — Ароны, погибли.
Это дела давно минувших дней, предательство Хеймара было прощено,
но не забыто. Арона была отвергнута собственным народом и навсегда
осталась Северной Звездой. Ее дочь — Изерда, твоя мать и моя жена,
унаследовала лишь толику дара своих могущественных предков. Ее
пророчества были спонтанны, неясны и забирали много сил. В конце
концов это ее и сломило. Ты была совсем малышкой, когда после
одного из пророчеств она не пришла в себя, а вскоре —
умерла.
Повисла тишина. Сизый дымок от трубки плыл по
кабинету, что постепенно светлел от солнечных лучей, проникающих
через слюдяные оконца. Рудольф погрузился в воспоминания, его
взгляд потух, а сам он словно бы постарел на глазах. Я понимала его
— тяжело думать о тех, кого потерял, даже если это было очень
давно. Выждав еще пару мгновений, я поелозила в кресле, а потом
аккуратно подергала «отца» за край камзола. Он, будто бы очнувшись,
посмотрел на меня и, снова раскуривая притухшую трубку,
продолжил: