мелькнуло искаженное страхом женское лицо. Мертвый взгляд Карабана отхлестал даму по щекам.
Пристрелить бы тебя, сволота! Сорвав зло, Карабан успокоился. А в лифте решил: «А! Будь что будет». На звонки в дверь открыл сам Илья. И тут же в прихожей Карабан с мрачным удовольствием прочитал ему пункты картеля. Он был злым, даже злющим мальчиком и любил видеть чужой страх. Но Илья не дал ему повода для злорадства – отрешенно согласился с написанным. Он уже казался убитым. «А теперь подпишись». Пруссаков ушел в комнату за ручкой. В доме были гости, на вешалке висела груда меховых манто, отливали электрической искрой бобровые воротники, доносился смех, звяки посуды. Карабан дышал мстительным духом мысли: веселитесь, гады, на носу – поминки. Он задумался, где, интересно, поставят гроб с телом Ильи? И еще раз ухмыльнулся: конечно же, на обеденном столе, где сейчас навалом жратвы. Тут приоткрылась морозно-матовая дверь, и в прихожую на миг выглянула любопытная мордашка младшей сестры Пруссакова –
здрасьте! – но, видно, что-то столь жуткое было написано на лице незваного гостя, что она поспешно захлопнула дверь.
Не снимая перчатки, Карабан принялся кусать свои пальцы, чтобы не выдать себя адским хохотом из прихожей.
В воскресенье к одиннадцати часам все собрались на даче Карабана. Дом стоял пустой, промерзший насквозь, поэтому пальто и перчатки не снимали. Билунов и Пруссаков находились по разным комнатам. Секунданты Клим Росциус и Вадик Карабан, сгрудившись в столовой, дергались, говорили громко то о пустяках, то о предстоящей дуэли, часто уходили к соперникам, снова возвращались. Вели себя так, как ведут себя люди, которые хотят запрятать в шуме и сутолоке страх и озабоченность. Ждали одного знакомого студента-медика для исполнения роли врача. Карабан откупорил бутылку коньяку, пил из горлышка: вся посуда была увезена на зиму в Москву. Росциус пить отказался из брезгливости к горлышку, побывавшему в глотке дружка. Соперникам коньяк не предлагали. Илья сидел в кресле, подняв воротник дубленки, с закрытыми глазами. Билунов, не пытаясь скрыть волнения, нервозно мерил спальню широкими шагами. Утром он неудачно побрился, дрогнула рука с опасной бритвой, и на щеке остался свежий порез, залепленный сейчас полоской пластыря. Это, наверное, дурная примета…