– Сейчас, – через силу выдавила Злата. Потерла трясущимися пальцами покрасневшие глаза.
Камила помогла матери встать, стараясь сдерживать свой пыл. Медленно выдохнула, чтобы успокоиться. Волнение зашкаливало и рассыпало по телу мелкую дрожь. Глянула на тетю Таю: высокую сейчас и, как обычно, молчаливую и хмурую на лице. Она одобряюще кивнула, но не подошла ближе.
Впервые Ками видела маму в такой печали. Она всегда казалась волевой и сильной, спокойной и уравновешенной. Не настолько, как тети, но все равно. Это Камила была импульсивная и горячая, а мама – холодная, как лед. Всегда. Шкатулка для нее, оказывается, – настоящий ящик Пандоры.
А что же это будет для младшей Дэй?
– Валь, читай, – попросила сипло Злата и перебралась с пола на кресло, кивнув Камиле в благодарность. Садилась, как старуха. Лицо стало бледным и безжизненным. Тяжело выдохнув, мама договорила: – Я не смогу сейчас.
– Может, воды? – спросила Ярина и, не дожидаясь ответа, скрылась в коридоре.
Валентина с медицинской щепетильностью достала конверт из шкатулки, подцепив его кончиками пальцев, как пинцетом. Аккуратно оторвала край письма и развернула желтый лист.
Камила забыла, как дышать.
– Читай, читай… – шептали губы.
– Магии больше нет, – потянув шумно носом, лекарка уставилась в написанное. Ее черные глаза пробежались от начала до конца, и губы в миг поджались.
– Валя, давай! – хрипнула мама и откинулась на спинку кресла.
– Проклятье можно снять, дав новой жизни выход. Не позже двадцати и одного года.
– Что?! – переспросили Камила с мамой.
Тая отлепилась от стены и взмахом руки попросила их помолчать.
Валентина прочитала послание еще раз. И еще. Но от этого ни текст, ни смысл не менялся.
В комнату вошли Ярина и Соня. Они тихо подали подносы с напитками и сладостями. Служанка быстро удалилась, только бросила обеспокоенный взгляд на хозяйку.
– Остальное лично Злате. Она сама прочитает, – подытожила лекарка и захлопнула шкатулку.
Камила сжала кулаки и дернулась. Мамина рука царапнула плечо, но не удержала ее.
– Дай! – скрипнула зубами младшая Дэй и вырвала бумагу из рук Валентины.
Перед глазами плыл влажный воздух, наполненный горькими мыслями. Готова была ко всему: к жгучей и неприятной пилюле, к уколам, операции, чему угодно…
Обрывки любовных фраз, написанные на желтоватой поверхности размашистым красивым почерком обвивали сознание, будто ядовитый плющ. Как можно писать о любви, зная, что испортил жизнь собственному ребенку? Это не укладывалось в голове. Злость росла не хуже гриба-дождевика на дороге.