Послышались шаги, и Руми укрылась за
постаментом. Не хотела, чтобы кто-то её видел, хотя ей разрешали
ходить во все залы. Дверь отворилась. Руми поняла по тяжелым шагам,
что в святилище богини заявился Коуршан. Его ладони коснулись
холодного мрамора у ног Аэлун. Сердце Руми бешено колотилось, но,
видимо, Коуршан настолько погрузился в себя, что не услышал этого.
Следом вошел ещё кто-то.
– Долго будешь прятаться? – узнав
голос Кимеры, Руми едва не выглянула из-за постамента, но, к
счастью, сразу сообразила, что обращаются не к ней. – Тебе не уйти
от этого разговора.
– Оставь меня в покое, – ответил
Коуршан. – Я ей всё передал.
–В своей обычной манере. Я уже
догадалась. Ты с ней откровенно жесток, все это видят!
Руми ощутила, как мраморный
постамент, прежде холодный, стал заметно теплее. Коуршан
злился.
– Ты… считаешь… я… сделал… для неё…
недостаточно? – цедя каждое слово, выдавил он.
Воцарилась тишина. Жар, исходящий от
мрамора, заставлял Руми тихо пятиться назад, но Коуршан упорно её
не замечал.
– Я бежал тогда… Золотая Орхидея… мой
единственный шанс, хоть отчасти, искупить вину… я отдал его ей… и
вынужден вновь отдать, – продолжил он так же медленно, прикладывая
усилие, чтобы выговорить каждую фразу.
– Коуршан, Руна сделала такой выбор
ради всех Живущих. Ты бы не смог ничего изменить, – спокойно
сказала Кимера.
Священник тяжело вздохнул. Жар
спадал. Пережив волну удушающего гнева, он ответил:
– Я многое мог. Просто ты не знаешь.
Приведи ко мне Руми. Если так хочешь, я поговорю с ней.
Кимера удалилась, и тогда Руми вышла
из укрытия. На руке остался след от горячего камня. Коуршан вновь
смерил Руми ледяным взглядом, нисколько не выказав удивления её
присутствию.
– Если так меня ненавидите, то
прогоните! Родители больше не заплатят за меня, вас теперь ничего
не сдерживает! – крикнула она.
Коуршан молчал. Руми, захлебываясь от
злости, продолжала:
– Чего ждете?! Я вам мешаю, стою
между вами и Орхидеей! Не будет меня, великая Руна вернется! Зачем
размениваться на мою жизнь!
И тут она зарыдала, оценив тяжесть
своих слов. Истинно, что её судьба – мелочь в сравнении со
спасением Руны. Осознавать свою ничтожность, питаемую ненавистью
Коуршана – пытка. Он ещё молчал, но тень сочувствия проскользнула
по его лицу.
– Руми, Руми, что с тобой? Успокойся,
всё не так, – мать Кимера бросилась к ней, пытаясь утешить. На
крики стянулись и остальные служители.