-- Не единственный,
тезка. Еще Рукмин из племени бходжей.
-- Рукмин-Бходжа?
Ученик царя оборотней Друмы? Обладатель одного из трех Изначальных
Луков?! Интересно, как ему это удалось?
Баларама покусал губу,
отчего его пышные усы встопорщились, и недоверчиво покосился на
Раму-с-Топором. Было видно, что он полагает малую осведомленность
аскета исключительно притворством -- но заострять на этом внимание
не решается.
Уж лучше ответить,
когда спрашивают...
-- Хитрец Рукмин перед
самой битвой явился по очереди к предводителям обеих сторон. Явился
шумно, с кучей войска, с гонгами-барабанами, и начал с одного и
того же заявления: "Если ты боишься, о повелитель, то отринь страх:
я -- твоя защита в сражении!"
Аскет шипяще
расхохотался, прогнув тощую спину.
Ни дать ни взять,
священная кобра раздула клобук и напомнила тварям, кто есть
кто.
-- Ах, умница! Узнаю
школу Друмы-оборотня! Ну конечно же! -- небось, оба ответили ему:
"Это я-то боюсь?! Это ты..."
-- Вот-вот! Только в
несколько иных выражениях! А Рукмин, не будь дурак, извинился,
развернулся и поехал себе домой с чистой совестью! Разве что лук
свой, один из Троицы, подарил -- сам, небось, знаешь, кому!
В чаще раздался
скрипучий вопль тоскующего павлина. Приближалась васанта -- сезон
весенних дождей -- и радужные хвосты птиц помимо воли раскрывались
веером, а длинные глотки рождали звуки, свойственные скорее
разгулявшейся нежити на заброшенных кладбищах.
Ругнувшись сгоряча,
Баларама моргнул и сам же широко улыбнулся, дивясь своей
вспыльчивости.
-- Орет, как
оглашенный,-- буркнул силач, словно извиняясь.-- И как ты спишь, на
этой Махендре? Павлины вопят, муравьи в нос заползают, того и
гляди, змея за ляжку цапнет!
-- Меня змеи не
трогают,-- сухо отозвался аскет, больше занятый обдумыванием
поступка хитроумного Рукмина.
-- Это верно. Главное,
чтоб ты их не трогал... шучу, шучу! Люди опаснее змей, отшельник.
Пройдет время, и все припомнят: кто от бойни уклонился, кто на
Махендре задницу просиживал, пока ученики любимые головы клали,
братьев-дядьев стрелами истыкивали! Все вспомнят, все, ни единой
капельки не обронят!
-- Если будет кому
вспоминать,-- шевельнулись сухие бескровные губы.