И разумеется, вся тяжесть разборок знатных семейств легла на
плечи простых людей. И начались недовольства. Даже полицию пришлось
вызывать (это случилось в моё отсутствие), дабы усмирить вышедших
на стачку рабочих. Закончилось тем, что схватили троих активистов,
ещё десятерых отдали в солдаты.
Семён Валерьевич рассказывал мне всё это, сидя в моём кабинете,
в кресле за чайным столиком. Я расположился напротив. Семён
Валерьевич был человеком небольшого роста, степенным и деловым.
Лысина, пенсне, серьёзное выражение лица и золотая цепочка от
часов, пристёгнутая к пуговице сюртука придавали заместителю
особенно солидный вид.
– Это не у нас одних такая беда, на всех предприятиях в городе
рабочие недовольны, – посетовал заместитель. – Надо бы ввести
дружину и приструнить смутьянов. Вот только людей у нас почти нет.
Старшие-то войной заняты. А чего народ боится больше всего?
Правильно, ваших чар. Полицию-то вообще ни во что не ставят. Если
вы, допустим, явитесь перед бунтарями и показательно расправитесь
над двумя-тремя зачинщиками, остальные тут же присмиреют.
– Убить, в смысле? – я нахмурился. – Просто придти и убить ни в
чём неповинных людей? И это нормально, вы считаете?
– А как же иначе-то? – воскликнул Семён Валерьевич с видом,
словно я усомнился в чём-то совершенно очевидном. – Надо же их
как-то заставить бояться, напомнить, кто хозяин? Иначе это Бог
весть к чему может привести. Они же, если перестанут боятся, так и
вообще взбунтуются. Никакой управы на них не найдёшь. Завод
остановится, а нам никак нельзя этого допустить. Никак, понимаете?
Планы сорвутся, государь недоволен будет. Глядишь, и заказы
растеряем. И так сроки поджимают. Всё впритык.
– Нет, это уж слишком, – помотал я головой. – Никого я убивать
не стану. Они же правы, по сути. Продукты дорожают. Надо же на
что-то жить? Может, просто увеличить жалование?
– Откуда средства-то взять? – развёл руками заместитель. – Ольга
Павловна требует увеличить прибыль. Не мне вам объяснять, какая
ситуация у семьи. Последние два месяца – сплошные убытки. Только
ремонт особняка сколько денег скушал! А теперь ещё и война эта
проклятущая.
– А если наше жалование урезать? – спросил я. – Вот вы сколько
получаете?
– Ровно девятьсот шестьдесят пять рублей.
– Ну вот. А у меня жалование почти две тысячи, хотя я сижу тут и
ни хрена не делаю. Мне ещё дружинные капают больше тысячи. С голода
не помираю. Да и вы тоже. Всё наше руководство получает дружинные
или отроческие. По сотне урезать можно, пока всё не наладится.