«Когда станет совсем горько, ищи Лагранну на Зимнем закате», —
учил отец. «Там примут, не глядя на происхождение и умения. Отдашь
мастеру свою подвеску, он поймет.»
Но жизнь распорядилась иначе.
Прогулка ночью в одной легкой сорочке по болотам даром не
прошла, наутро девушка проснулась в ознобе. Три дня металась в жару
и бреду в покинутой лежке ягодая. Там, за пределами ее
импровизированного гнезда, заговорщики искали беглянку, перекрыв
все дороги и досматривая даже золотарские повозки. Над Реналлоном
расправила крылья осень и листья почти уже облетели, но дни ещё
были теплые. Придя в себя на четвертый день, беглянка выползла
из-под обильно нападавшей листвы и, пошатываясь, двинулась на
закат. Поселившееся где-то под сердцем неясное беспокойство тянуло
её за собой.
Дни блуждания по лесам девушка почти не запомнила. Было холодно,
голодно, одиноко. Отчего-то она знала, что нужно идти туда, где над
краем небосклона по ночам загоралась пульсирующая красная
звездочка. И шла, сбивая ноги о корни и сучья лесных троп.
Потеря всего, что её окружало, ввергло девушку в состояние
странного безразличия. Ночами она нагребала кучу опавших листьев и
забиралась туда. Спать было жестко, но тепло. Ела ли она
что-нибудь, Танайя не помнила. Она стала дерганой, пугливой,
шарахалась от любых звуков. Все люди сейчас казались врагами.
Домашние туфли, в которых девушка сбежала из охваченного штурмом
замка, истрепались через пару дней. Сорочка порвалась и свисала
лохмотьями. Какими-то ветхими тряпками ей удалось разжиться во
встреченном небольшом селении, прокравшись к тыну в ночи.
Удивительно, но деревенские сторожевые не подняли шума при
появлении постороннего.
Гордость благорожденной осталась в прошлой жизни, засыпанная
пеплом сгоревшего дома. Она таскала плоды и корнеплоды с
крестьянских делянок, перестала брезговать копаться в отбросах.
Иногда ей казалось, что неведомый голос на грани слышимости зовет:
«Иди на закат, ищи Лагранну». Где это, она не знала, просто брела,
каждый вечер сверяясь со звездой. Лагранна стала навязчивой идеей .
Там, в городе, которого она никогда не видела, но воображала себе
сияющим белизной, устремленным в небеса, ее должны были оставить
все беды.
Лагранна ее разочаровала и напугала. Огромный город, низкой
громадой придавившей окрестности, в ворота которого вливались и
выливались толпы народа, вызвал у девушки безотчетный страх. Но
деваться ей было некуда, ночи становились все холоднее. И Танайя
решилась. Спрятав в опавших листьях принесенный через все невзгоды
лук, она на закате догнала неспешно ползущую крестьянскую повозку и
нырнула под неё, цепляясь за жерди, устилавшие дно и торчащие
наружу. Ворота миновала, вжавшись в дно повозки и молясь про себя,
чтобы стражник не заглянул под колеса.