И в мыслях не было! Дик осторожно поднял посох и, держа его на
вытянутой руке, поплелся к одной из неопознанных ранее построек.
Хозяин открыл ворота, затолкал его в постройку и закрыл воротину.
Послышался скрип засова, и маг-недоучка, скинув с плеча мешок,
остался в темноте и тишине…
***
…Которые длились не так уж и долго. Не прошло и нескольких
минут, как хозяин вернулся, со скрипом поднял засов и просунул
внутрь лохань с водой, кувшин, тарелку еды и фонарь.
– Вот. Не спали мне здесь все и не колдуй. Посох отбирать, так и
быть, не стану.
Дверь снова закрылась. Свет от фонаря с трудом пробивался сквозь
полупрозрачные слюдяные пластины, освещая пространство не дальше,
чем на два шага вперед. Дик собрал свой скарб и медленно пошел
вглубь конюшни, вертя головой по сторонам. Усадьба, хоть и казалась
немаленькой, явно переживала не лучшие времена. Вот и конюшня
пустовала, за исключением одного стойла, в котором виднелся темный
круп лошади. «Тпруу», – тихонько сказал Дик и, не став тревожить
животное, устроился в одном из пустующих стойл в дальней часть
постройки, уложив вещи подальше от входа в загон и проследив, чтобы
фонарь не разбился и не упал на сено.
Нехитрая еда – вареная картошка с луком, немного мяса и хлеб –
зашли как родные. В кувшине оказалось нечто вроде пива. До того
пива, которое Дик привык покупать в магазинах у себя дома, было
далеко, но сейчас его устраивало все. С трудом раздевшись и
по-прежнему умирая от усталости, он наскоро обтерся водой из
лохани, застирал, как смог, одежду и, затушив фонарь, отключился
под мерное лошадиное всхрапывание. Сил размышлять обо всем, что
произошло за день, не осталось. Слишком много впечатлений.
***
Ночью его цинично, подло воспользовавшись бессознательным
состоянием, избили. Огромными коваными сапогами прошлись по всему
телу, не забыв ни одной мышцы, а в завершение зачем-то привязали к
ногам гири и подвесили в таком виде к потолку, под утро положив
обратно и заботливо укрыв какой-то тряпкой.
Во всяком случае, именно так чувствовал себя Дик спросонья.
Каждое движение отзывалось болью, ноги объявили бойкот и
отказывались двигаться, ладонь саднило, а голова была тяжелая,
словно на нее напялили чугунную корону. Ко всем радостям добавились
здоровенные кровоточащие мозоли на ногах. Двигаясь, как
девяностолетний старик, кряхтя и охая, он принял сидячее положение
и откинулся обратно на сено. Вчерашний путь, пройденный на панике и
адреналине с помощью такой-то матери, сильно огорчил организм,
который теперь объявил забастовку и выставил условия в виде
нескольких часов полной неподвижности. Дик не возражал – вставать
сейчас было выше его сил, а терроризировать и без того ошарашенное
тело было негуманно и непродуктивно.