Впрочем, речь шла не совсем о том. Своими успешными действиями
против Мамлюкского султаната Чезаре вынудил потерявшего большую
часть своих владений - включая и Каир, столицу - Аль-Ашрафа Кансух
аль-Гаури, отступившего в важнейший для любого магометанина город,
Мекку, объявить джихад. Джихад же… По существу это был их
собственный «крестовый поход», направленный против иноверцев,
отражение в зеркале. Только одно дело, когда подобное объявляется
находящимися на вершине могущества или хотя бы на подъёме. Совсем
иное – объявление «священной войны» теми, кто терпит поражения одно
за другим и не имеет каких-либо явных шансов переломить ситуацию.
Мамлюкский султан сам по себе не имел, но вместе с тем этот его ход
не был бессмысленным. Он уже привёл к тому, что объявленный джихад
вызвал определённый отклик у мулл и прочих имамов, находящихся не
только в султанате, но и далеко за его пределами. Прежде всего в
Османской империи, которая, если что, тоже находилась в состоянии
войны с мамлюками. Находиться то находилась, но теперь наступление
османских войск не то что замедлилось, оно замерло.
Почему, по какой причине… загадкой это не было. Находящиеся
внутри Османской империи люди Чезаре доносили о выходках мулл,
находящихся при войсках. Они завывали, словно волки на луну, прося,
увещевая, угрожая даже карами от самого Аллаха – всё для того,
чтобы развернуть войска в сторону неверных. А ещё была чернь, на
которую слова мулл действовали гораздо сильнее, быстрее и надёжнее.
Стамбульская же её часть и вовсе обожала бунтовать по любому,
самому незначительному поводу. А уж теперь, когда почти из каждой
мечети неслись проповеди о том благе для любого правоверного,
который последует зову джихада… Для султана Баязида II наступили
очень тяжёлые времена. Прервать войну с мамлюками, остановив войска
и удовольствовавшись уже захваченным? На такой шаг он мог пойти, но
не больше. Только чернь требовала совсем-совсем другого,
подстёгиваемая фанатичными муллами. Одно лишь слово «джихад»
будоражило их умы, возвещало о возможности вернуть утраченные
земли, вновь получить рабов, добычу… Для этого, как они считали,
всего то и требовалось, что угрозой бунта убедить нерешительного
султана прекратить одну войну и начать другую.
А ещё началась резня. В том же Стамбуле, направленная на живущих
в городе и окрестностях христиан. Первым делом – и далеко не в
первый раз – получили долю неприятностей потомки византийцев,
склонившихся под властью завоевателей после окончательного паления
Византии. Удивляться подобному не следовало, скорее уж у Родриго
Борджиа вызывало недоумение, почему они до сих пор продолжали там
жить. Выгода от торговли, производства тех товаров, на создание
которых сами османы редко когда были способны? А стоило ли оно
того, если присутствовала постоянная угроза расправы? И снова
приходили на ум слова сына, говорящие о том, что склонившийся перед
врагами своей крови единожды, навсегда обречён склоняться и детям
своим почти наверняка передаст эту незримую заразу, лекарств от
которой пока так толком и не придумали. Хотя… Кое о каких способах
помогать в таких случаях Чезаре также упоминал. Но не о том речь
сейчас, не о том.