– Нет. Пускай детишек лечит. В себя.
Гришка покосился на дверь.
– Тут, барин, дело такое двухстороннее, – санитар покрутил
большой рукой в воздухе, делая замысловатые пируэты, и поиграл
бровями, показывая, насколько всё серьезно. Я знал, что рязанские
мужики непростые, ждал продолжения и дождался.
– У меня трое детей, а коровы нет. Дорогая корова, если хорошую
покупать.
– Сколько она стоит? – спросил я, подготавливаясь к закланию
имения под Воронежем и к долгой переписке с поверенным. Жаль,
времени нет.
– Семь рублей! – выдохнул Гришка и облизнулся. – Можно, конечно,
за пять купить, но много хуже будет. Понимаю. Деньги большие, но и
я каторгой рискую. Так что, барин, думай.
– Семь рублей найду, – заверил я санитара и перешел к самому
главному. – А что твои каюки, смогут меня отвезти?
– Куда? – опешил Гришка и присел на кровать. Лицо его
заострилось от непростой мысли. Задел я его. – Куда тут ехать,
барин? Тундра кругом. От себя же не уедешь. От болезни своей. От
смерти.
– Мне в Кандалакшу надо.
Санитар присвистнул. Выдохнул. Стукнул себя по коленке звонко.
Хотел заулыбаться, но передумал.
– Далеко. Тяжело. Опасно. Полярная ночь держится. Никто по
темноте вечной не поедет.
– Даже за сто рублей?
Гришка облизнулся, что-то взвешивая и сокрушенно-отрицательно
замотал головой.
– Нет, барин. Давай я тебя лучше свяжу.
– Погоди.
Санитар замер.
– А, сможет ли твой каюк доставить меня обратно на то место, где
меня нашли. Я там стреляться буду, чтоб от тебя подозрение
отвести.
– Так тебя нашли в шаманской веже! Это все знают. Туда никто не
поедет. Это так же страшно, как в Кандалакшу! Черное место! Злое.
Там черти хороводы водят, а медведи берлоги рядом копают. Вежа не
жилая давно, а ее местные не убирают и боятся к ней подойти. Хочешь
за забор тебя вынесу, как все спать лягут? Быстро околеешь! К утру
песцы съедят тело и кости растащат. Все решат, что ты исчез, барин.
Как тебе такое волшебство?
– Нет, Григорий. Не хочу. Давай, вяжи меня. Раз тебе сто рублей
не нужны и ты не можешь меня от упряжки до вежи дотащить, то вяжи.
Я бы тоже чертей испугался.
Санитар задумался. Нахмурился. Закручинился. Завыл тоскливо и
отчаянно, раскачиваясь. Поднял курчавый чуб на лоб и резко махнул
рукой, соглашаясь:
– Ладно! Жалко тебя, барин, чудной ты слишком. Добрый. Таким бы
жить и жить. Непонятно, зачем вас Господь всегда так рано
забирает.