Как и всегда, сначала они зазвучали
тихим шепотом, затем стали нарастать, упрямо что-то твердя на своем
языке. За годы практики Люфир хорошо научился различать то, что они
говорят. Голоса звучали громче и громче, в них появились
предостерегающие интонации, интонации, которых лучник раньше не
слышал. Они почти кричали, но Люфир лишь тихо повторял их крики.
Призрачные голоса все твердили одну и ту же фразу, пока внезапно не
смолкли, словно напуганные сверчки, а лучник все так же продолжал
шептать запомнившиеся слова.
Приоткрыв глаза, он увидел едва
заметное золотистое свечение, окружившее его руку и уже около
минуты удерживающее Мелиссу в ступоре. Искры вились вокруг пальцев,
пытались вырваться из сдерживающего их невидимого поля.
Помедлив, Люфир протянул охваченную
сиянием руку к Фьорду, и, когда искры устремились в тело парня,
опустил ладонь на его живот. Искры стали появляться чаще, проникали
под кожу уже не тонкими струйками, а уверенным потоком.
«Настырный наглец», – вполне
понятные слова обожгли сознание Люфира, попытались выбить из памяти
заученную фразу, но тот вцепился в нее, повторяя отчетливее и
громче. – «Неслыханная дерзость! Только подумать, маленький нахал,
осмелился позвать меня!»
Полный негодования мужской голос
сотрясал разум, но Люфир не собирался уступать. Ни один из духов не
заговаривал с ним до этого, но сейчас не было времени на удивление
и ведение светских бесед. Люфир чувствовал, что золотистое свечение
не просто пропадает в теле Фьорда, но исцеляет того.
«Замолчи, паршивец! Ты не смеешь
заставлять меня лечить кого-либо без моей на то воли! Гадкий маг,
ты нарушил мое уединение и ответишь за это. О да, ты заплатишь
своей собственной энергией за каждую каплю, что вынудил меня отдать
мальчишке!»
Угрозы голоса не подействовали на
лучника, по-прежнему игнорирующего надоедливого духа. Облако искр,
проникавшее под кожу Фьорда и расползавшееся по телу, было густым и
теплым.
«Да достаточно ему, – устав
ругаться, уже спокойнее произнес голос. – Тело восстановлено, и его
жизни ничего не угрожает. Замолчи ты наконец!»
Искры стали невыносимо горячи, будто
пытались прожечь руку насквозь. Убедившись, что грудь Фьорда мерно
вздымается и опускается, а кожа вернула здоровый цвет, Люфир решил
довериться голосу и замолчал. Он не чувствовал ни слабости, ни
усталости, только сухость в горле.