С другой стороны, поводов для
отчаяния тоже хватало – судя по кадрам хроники, перехватывать
снаряды с антиматерией оказалось чересчур сложно, так что вся
приграничная область наверняка была выжжена дотла. А уничтожение
заводов серьезно подрывало наше будущее.
– Если мы больше ничего не сможем
построить...
– Сможем, – убежденно заявил
расслышавший мой шепот Стивен. – Не переживай на этот счет, парень.
Я видел, как охраняется ядерный центр. Фабрика, производство. Туда
никто не доберется.
– Хотелось бы верить.
– Точно тебе говорю.
Устроившийся на соседней кровати
старик громко фыркнул и разговор оборвался. На этот раз –
окончательно.
Остаток дня не запомнился мне ничем
особенным – куцая информационная сводка больше не вызывала
интереса, редкие беседы с соседями навевали тоску, от еды воротило,
а общее состояние сменилось с возбужденно-шокированного до
апатичного. То ли наступил эмоциональный откат, то ли подействовали
вводимые нам препараты, но все остальные чувствовали себя примерно
так же. Мы валялись на своих кроватях, грызли принесенные
медсестрой хлебцы, молчали...
Еще через сутки все опять изменилось
– сразу после завтрака в дверях появился наш врач в сопровождении
одетого в полевую форму сержанта.
Тот не стал ходить вокруг да около,
а сразу перешел к сути:
– Алекс Гарсия и Стивен Фолк
находятся здесь?
– Так точно, – я убрал в сторону
поднос и встал с кровати. – Рядовой Алекс Гарсия, господин
сержант!
– Рядовой Фолк, – последовал моему
примеру Стивен. – Готов к службе!
– Хорошо, – сержант заглянул в
принесенный с собой планшет, удовлетворенно кивнул, после чего
развернулся к выходу: – Следуйте за мной.
Наши пути разошлись за воротами
госпиталя – бывшего соседа увели в сторону взлетно-посадочной
площадки, а меня отправили к небольшому бронированному вездеходу,
внутри которого обнаружились еще несколько точно таких же молодых
новобранцев.
Десять минут спустя машина
вздрогнула, чуть приподнялась над землей, после чего неохотно
сдвинулась с места. Начался утомительный переезд, закончившийся
только поздним вечером.
Разговаривать во время
транспортировки было достаточно сложно из-за гула и тряски, поэтому
я молчал, практически непрерывно боролся с подступающей к горлу
тошнотой, а в редкие моменты облегчения гадал о том, куда нас
везут.