Как ни старались братья с Нюркой,
половина урожая на полях осталась – хоть и привыкшие к труду, они
были еще детьми, и собрать весь урожай им было не под силу. Семье
грозила голодная зима – и выросло мало, да и то, что выросло,
собрать не смогли, и коров не было боле, и поросят, да и
курей осталось штук пять. Одна радость – лошадь пока жива была,
хоть пахать станет на чем.
Года четыре так то прошло. Захар до
конца так и не оправился. Сдал сильно, постарел, на боли стал
жаловаться. Агафья тоже периодически на несколько дней сваливалась
с головными болями, да такими, что криком кричала. Маринка
потихоньку оправлялась, только падать стала часто – голова у ней
кружилась все время.
Полями да огородом дети занимались.
Урожая совсем никакого не было, не вырастало почти ничего – то
градом побьет посадки, то солнцем в жару выжжет, то туманом
накроет. Жили впроголодь. А тут еще и лошадь пала – на третий год
как легла в пашне, так и не поднялась боле. А новую купить было не
на что. Вот, что лопатами да тяпками дети поднимут, то и было.
Захар корзинки плел, да игрушки
детские из дерева резал, да на рынке продавал за копейки, но того и
на хлеб-то едва хватало. Скотина у них никакая не приживалась, даже
кошки не было – мыши да крысы пешком по дому ходили. Так и жили,
горе бедой перебиваючи.
А основной-то бедой Глеб стал. Как
дыма-то надышался, Захар его откачал, да кто ж знал, что он после
того дурачком останется. Да плохим дурачком. Говорить-то он и не
говорил почти, так, лепетал, ровно дитя двухлетнее. Но кровь любил,
боль причинять любил, издеваться. Особливо огонь да ножи уважал.
Но, ежели до ножа али серпа, а то и косы добраться не мог, все в
дело пускал, даже палки с камнями.
Покуда малой был, поймает кошку
какую, али собаку, а то и лягушки с рыбами годились – но тех не
любил, молчат они, не интересно ему было – и давай издеваться. Что
он только с ними не творил, до смерти замучивал. Привяжет, да
издевается – режет, колет, огнем жгет. Да так, чтоб не померли, а
мучились подольше, да крови чтобы побольше было.
Как Захар бил его … Бил смертным
боем, и так объяснял – не помогало. Захар его плетью охаживает, а
он смеется. А чуть постарше стал, так серп оценил. Спрячется в
кустах, что поближе к дороге, затаится и сидит. А как кто проходить
станет, серпом-то по ногам и черканет. Уж как его лупили всей
деревней! Чуть живым оставался. Но отлежится неделю-другую, да
заново. Как только отец не прятал ножи с серпами – все одно Глеб
найдет да на охоту выходит. Не дома, так в сарай к кому залезет – а
того добра в каждом дому хватало. Дошло до того, что Захар его
привязывать, ровно собаку, начал – лишь бы со двора не удрал да
беды не наделал.