Народ пуще заколыхался, зашумел. Зотов негромко, едва не удивленно сказал:
– А ведь я сотню на Касатку ставлю. – Повернулся к людям. – Ну-тес?
Все заерзали деловито и нервно. Семен часто моргал, Татьяна сдвинулась за его плечо. Поп крестил мужика, что, вывернув карман, тщательно считал гроши. Пристав хмуро и сосредоточенно рылся в гаманке, достал золотую монету. Лаконично сообщил:
– Империал.
Рыжий сучил ногами, в отчаянии тянул к народу руки.
– Люди православные! Заветный рупь давя убил! Душу заложу!
Игнат яростно хлопнул шапку о землю.
– И-ех, где наша не пропадала! Матрена, ташшы загашник. На Охламона!
Мария из-под тонких бровей уставилась в Зотова с липкой улыбкой.
– И я… на Охламона.
Сосредоточились на возвышении, площади перед церковью. Все без исключения. Наяривала гармоника, Кокошник задиристо голосила песню, Игнат отчаянно отплясывал, купно пара мужиков и девки. Скакала, дурачилась малышня. Зотов самодовольно глядел на веселящийся народ, одно плечо мелко в такт песне подпрыгивало. Вдруг с вершины долгого столба, что служил ярмарочным утехам, разрезав гвалт, раздался отчетливый вопль босоногого, вихрастого пострельца:
– Идут!!!
Толпа враз усмирилась, все устремили взоры. Между крышами изб неторопливо прокатилось пылевое облачко. В нем трудно различимые ноздря в ноздрю стелились в карьере две лошади. Легли на холки седоки, пузырилась рубаха Фильки. В ясном нескончаемом небе шла над ними россыпь воронья.
Сигнальный мальчонка лихо съехал по столбу. Игнат стоял, закрыв глаза, по лицу струился пот, Кокошник улыбалась, но мертво. Зотов был внешне безучастен, мигал расторопно, однако ноздри тонко вздрагивали. Мощный и частый цокот копыт заполнил слух. На площадь ворвались два коня. Филька на Касатке первый пересек брошенную на землю ленту. Ахнул крик…
Рыжий сидел на земле, плакал.
– Заветный рупь убил давя. Дуррак! Заветный рупь.
Игнат истерически хохотал в небо:
– Ой ублажил, ха-ха-ха!! Ой благодетель! Ой по миру пустил!
Матрена немо зевала ртом, очумело расширены были глаза, тянула руки к людям. Кокошник с ядреным визгом пустилась в пляс, тут же полыхнула гармонь.
– Я по бережку ходила, молода, белу рыбицу ловила не одна…
Зотов усмехался, глядя на сползающего с коня, насквозь пыльного Василия.
– Костюмчик, Василий Потапыч, небось, отслужил. От рабочей-то одежки отвык. Зря, выходит.