состоится свадьба такого-то, куда и ты должен сходить. Мы близкие родичи, пусть потом не говорят, что не пришли, не признали их. Если сумеешь, и потанцуй. Мои танцы уже не те, а на свадьбе надо по-иному, чтобы в крови огонь зажёгся!» Дедушка совал мне в кулак металлический рубль с изображением профиля Ленина – чтобы я смог отдарить девочку, которая выйдет со мной танцевать. «Разок потанцуй и за меня, – говорил наш сосед дядя Шах-Буба. Если у него оказывались деньги, он тоже давал мне рубль, а если денег не было, добавлял: – В долг. Отдам с получки». На свадьбы я ходил, если даже их играли не у родственников, и танцевал: после подобных слов взрослых у меня вырастали крылья, я и сам чувствовал себя, как мужчина.
Воспитательное значение имело и то, что бабушка сохранила чемодан с моими принадлежностями. Знала ведь: когда-нибудь я, возмужав, захочу вернуться в свое детство, в своей взрослой жизни мне придется обратиться к урокам, полученным в детстве, ибо уроки детства мы начинаем осваивать, лишь повзрослев… Задумавшись, я перебираю бумаги из чемодана, те, что просмотрел, откладываю в сторону. А это что за конверт? Вроде знакомый. И нераспечатанный. Вах![6] Это же письмо, которое я написал по просьбе дяди Шах-Бубы! Слова «Адресат по этому адресу не проживает» на конверте тоже выведены знакомым почерком. Без сомнения, это почерк Севзихана, сына дяди Шах-Бубы.
Холодная дрожь пробежала по моей спине. Я вскрыл конверт, который когда-то давным-давно сам запечатал и опустил в почтовый ящик, и вынул письмо.
«Дорогой сын мой Севзихан! Прежде всего прими мои благопожелания тебе, чистые, как ветерок с нашего Шалбуз-дага. Не обижайся, сын мой, что пишу вдогонку, после твоего недавнего пребывания в селе. Тогда не сумели толком поговорить, да и ты не пожелал выслушать меня. Конечно, ты был недоволен тем, что я послал тебе телеграмму от имени дяди Камала. И ты в этом прав. Но что мне оставалось делать, сын мой? Прости меня, так уж получилось. Я послал тебе телеграмму, не зная, куда деться от одиночества, когда сердцу стало темно в этом мире, когда дошел до последнего предела. Не знаю, почему ты не хочешь побывать в моей шкуре, попытаться понять мою душу. Разве ты не из этого села, сын мой?
У меня одно слово, милый мой сын: я хочу, чтобы ты насовсем переехал в село и позаботился о наследии предков. Мне жить осталось – с птичий век. Сегодня еще дышу, завтра меня уже не будет. Привези свою семью. Я жду не дождусь своих внуков. До сего дня ты их мне не показал и на этот раз приехал без них. После телеграммы я надеялся, что ты приедешь вместе с ними. И имена у них такие, что никак не запомнишь. А как бы им подошли имена дедушки и их покойной бабушки! Разве мало у нас хороших старинных лезгинских имен? Дети лезгина должны носить лезгинские имена. В районе мы найдем тебе работу, и жена твоя не останется без дела. Только не будь у нее под каблуком, будь мужчиной, имей лезгинский дух. Куда иголка, туда и нить тянется. Не будет так, дела примут другой оборот. Пусть она приедет, уговори ее, убеди. Я приму её как родную дочь. Научим её нашим обычаям, нашему языку. Ты и сам не представляешь, как прекрасен наш язык. Поговори хоть раз на языке твоей матери с Шалбуз-дагом, с Большой рекой, с ключами и водопадами Красной горы, лишь тогда почувствуешь всю сладость нашего языка.