– Это странно, не верю в богов, но боюсь их возмездия. Я прожил счастливую жизнь. И знаете, понял, что для этого нужно всего три условия. Да, да, вновь всего три: здоровье, интересное дело и близкие, которым можно дарить любовь.
– Простенько.
– Да, незатейливо. Особенно, когда не надо беспокоиться о деньгах.
Когда Лилечка совершенно окопалась в диване и почти потеряла человеческий облик, единственным раздражителем стал пистолет ее отца, до поры хранившийся в дальнем углу шкафа, как семейная реликвия. Она подчинялась только его командам. Сдать ее в больничку не хватало мужества, так и таскал по врачам, с боем вливал лекарства. Она не замечала даже внучку, которую все чаще подкидывали Александру. Молодые развлекались изо всех сил, цементируя пузырьками шампанского расходящиеся швы семейной жизни. Анечка все чаще оставалась с дедом, и с удивлением рассматривала недовольные, злые лица родителей, забирающих ее поутру наверх.
А ведь когда-то была совсем другая жизнь, светлая, радостная, не всегда легкая, но жизнь. Они поженились, когда им было по двадцать. Оба сироты, хотя за Лилечкой числилась некая армия теток, дядьев и племянников. Их стараниями за ней сохранилась родительская квартира и молодые поначалу странно себя чувствовали в огромных, заставленных антиквариатом комнатах с пустым холодильником на кухне. С тех пор многое изменилось, только все чаще Александр ощущал себя заживо погребенным. Квартира превратилась в склеп с мутными, давно немытыми окнами, лишь внучка – тонкий лучик света и надежды – возвращала веру, что пожил не зря. Артем бесновался наверху, проклинал отца и, хлопнувшую дверью жену, уставшую ждать красивой жизни. Вряд ли Артем тщательно все спланировал. Детские неврозы, переросшие в навязчивые идеи или маниакальное стремление чувствовать себя несчастным – Александр не знал. Зато сын определенно знал, что все проблемы из-за папаши, не желающего делиться миллионами. Отец уже не пускал его на порог, а лишь ежемесячно переводил на счет сумму, которой едва хватало на бензин и пару ужинов с друзьями в любимом ресторане. Жена требовала новую шубку, серьги не хуже, чем у подруги, список постоянно обновлялся. А потом хлопнула дверью и ушла.
В тот день Лилечка особенно безразлично не откликалась на просьбы позавтракать, умыться. Чертила карандашиком какие-то квадраты, поминала Пифагора и теребила тонкие волосы, давно свалявшиеся колтунами. Внучка сидела на ковре, наряжала кукол, когда Александр уговаривал жену пойти прогуляться, но прежде съесть хотя бы яблоко. Артем наверху в одиночестве пил всю ночь. Вечером был коньяк и опять коньяк, потом оставшаяся с какой-то вечеринки початая бутылка виски, утро он встретил бутылкой шампанского. Шампанское любила супруга, сбежавшая жена, сучка, стерва, не мать, запросто бросила ребенка, прихватила преподнесенные на свадьбу акварели Бенуа. Он не мог определиться, что именно бесило его больше всего. Открыл следующую бутылку шампанского, вышел на балкон. Свесился через перила и бессмысленно смотрел вниз, бутылка выпала из рук. В квартире снизу Александр хватился пистолета, но он исчез из ящика стола. Артем проследил за разбившейся вдребезги бутылкой и, неуклюже переваливаясь следом, выстрелил себе в висок. Лилечка инстинктивно пригнулась от хлопка за окном, зажала уши ладошками.