– Ты грустишь? – Аня поцеловала дядю в макушку и поставила перед ним стакан лимонада. – Разве можно грустить, когда такая красота вокруг!
– Племянница, ты слишком умна. За тебя! – Гриша стукнул стаканом об ее стакан.
– За нас, за Макуни! – торжественно провозгласила Анечка, – Знаешь, что я увидела в столе? Пистолет. Настоящий. Почти такой, как был у дедули. Я тогда думала, это игрушка, он часто с бабушкой играл в пистолетик… А я его вытащила и отдала папе. Он очень просил, тоже хотел поиграть…
– Бедная девочка.
– Давай его выбросим или закопаем?
– Согласен. Хватит играть.
За две недели – два кандидата. Бодрые, уверенные в победе, принимают ее за такую же туристку, вырвавшуюся из экзаменационного ада на море. Оля действительно выглядела измученной студенткой, ну или аспиранткой: руки – веточки, длинная шея, кожа чистая и тонкая, немного прозрачная, словно никогда не видевшая солнца, неуклюжая походка врастопырку. Они славно улыбались и стремительно сокращали ухаживания. Всего недельный отпуск, многое надо успеть: и загар домой привезти, и студентку осчастливить так, чтобы вспоминала потом всю долгую зиму ночи с незабвенным Артемом или Клаусом. Неважно, все равно они назывались вымышленными именами, из озорства, игрались.
Неожиданно позвонил приятель и радостно заявил, что соскучился и вылетает завтра. Завтра, так завтра, у него хоть глаза серые, почти того оттенка, что она пытается найти. Только бы не испортил все ревностью, как в последний раз. Но история повторилась. Не сдержался, выругался, потом решительно шагнул за порог, споткнулся, оглянулся беспомощно, затравленно. И укатил.
Оля закрыла дверь и осторожно стянула постельное белье. Уже сутки она мечтала о том, как бухнется одна в чистую, пахнущую стиркой постель. И никто, никто не посмеет трясти перхотью на ее подушки. Расставаться не больно, когда случайным знакомым ты начинаешь представлять спутника, как старинного друга. Когда запросто, в задушевности вечера, под аккомпанемент бутылки вина можно говорить о партнерстве, как об иллюзии, а о браке, как о безумии. Скреплять общность взглядов незначительным поцелуем и еще менее значимым сексом. Андрей отбыл в свои «палестины», и Оля предполагала, что теперь надолго.
Еще пять дней назад, проснувшись с ним, она, позабыв, что в ночи, грохая чемоданом по лестнице, прибыл гость, так и не пощупала то утро. Зато он ощупал и опробовал всю ее. Не то, чтобы было неприятно, но делить с ним шумную листву и крики гларусов за окном было жаль. Эти надрывались каждое утро: утверждались в своих семьях, заботились о первых появившихся птенцах и напоминали вдруг отрастивших парусные крылья кур, а не черноморских чаек. Жара колыхалась между морем и горами, надвигалось черное. Слева громыхнуло, птицы возбужденно закричали не ко времени и быстро исчезли. Ветер осторожно прокатился по верхушкам деревьев, пробуя стволы на прочность. Потом навалился и начал драть крыши, кроны, подобрался к террасе и легко смахнул пачку сигарет со столика, следом тяжелую стеклянную пепельницу. Грохнуло уже совсем близко и полило. Крупные брызжущие капли вдруг превратились в стеклярус. Градины отскакивали от металлических перил террасы, барабанили по крышам, весело скакали на мраморных плитах. Оля стояла у распахнутой двери и жадно вдыхала. Воздух отчетливо пах арбузом и мятой листвой, его хотелось есть, загребать горстями и глотать, чуть смущаясь от жадности.