Лишь раз в жизни Гриша сыграл в карты, лишился сапог, за что был отправлен на гауптвахту. Убедившись, что ему не везет, решил никогда не играть с судьбой, а азарт считал уделом слабых людей. Русским Гриша был не по крови, а по состоянию души. Четвертинка еврейской, четвертинка украинской, а дальше понамешано еще резвей и тоньше. Лишь баба Глаша, всю жизнь прожившая в деревне под Липецком, жизнеутверждающе провозглашала чистую русскую породу, хотя скулы наводили на мысль, что и здесь не без татар обошлось. Бабка по отцу окрестила внука еще в младенчестве, легко преодолев сопротивление родителей. Таскала его в церковь в соседнюю деревню, пока Гришу не осудили на пионерской линейке, опозорили на всю школу. Но бабушка настойчиво вкладывала во внука не только вареники с картошкой, но и свои представления о жизни.
Бабку Гриша любил, до сих пор не мог примириться с ее уходом. Пожила она вдоволь, а в восемьдесят шесть поскользнулась на свежем ледочке. Тащила полное ведро от колодца в горку, равновесие не удержала и хлопнулась раскрытым от удивления ртом о край луженого ведра. Так и нашли ее соседи с ведром в зубах. Вставная челюсть чудом удержалась на деснах, а баба Глаша умерла, нахлебавшись чистой колодезной водой. Всю жизнь она хвалилась, что только в их колодце бьют заговоренные от всех болезней ключи. Крепкая была, сил хватило Гришку вырастить, когда сын с невесткой погибли в автокатастрофе.
Гриша сидел за маленьким круглым столиком, выставленным на тротуар рядом с кафе и пил воду маленькими глотками. На этикетке бутылки контуром были обозначены горы. Гриша верил в целительные силы альпийской воды. Еще он верил в справедливость и неизбежность наказания за грехи. Грехов числилось за ним немало, поэтому Гриша регулярно посещал церковь, отмаливал. Даже здесь, в Каннах, он отыскал уютную православную церквушку с пронзительно синими куполами и, чуть смущаясь, отвалил щедрое пожертвование за пару свечек. Помыкался в незнакомом пространстве, но, так и не определившись, сунул свечи в карман пальто и выскочил на воздух. Неотвратимое событие грело кровь и томило предчувствиями неизбежного раскаяния. Ожидание щекотало под языком и наполняло воздух сладостью. Как всегда в голове складывались строчки, готовые вот-вот превратиться в историю.