Приняв это решение, Серёжа испытал
немалое облегчение. Он извлёк изящный, в латунной обложке
блокнотик, вырвал страницу, черкнул несколько строк карандашом.
Выйдя из ворот Летнего сада на набережную Мойки, он подозвал
рассыльного в ярко-красном кепи с блестящим жестяным номером – и
отправил с запиской на Большую Морскую. В депеше Нине предлагалось
нимало не медля, брать извозчика и катить на Невский, угол
Екатерининской набережной, где он будет её ждать, начиная с семи
часов пополудни.
Санкт-Петербург,
Екатерининская набережная
…июля 1878-го г.
Ждать пришлось куда больше часа.
Впрочем, другого чего Серёжа и не ждал - уважающая себя барышня
непременно опоздает на свидание, да ещё и назначенное столь вольным
способом. Нет, чтобы прийти самому, с букетом, приобретённым в
хорошей цветочной лавке! Тогда, конечно, тоже придётся подождать -
всякой приличной девушке нужно время на сборы, и время немалое. Но
в три четверти часа, пожалуй, можно было бы и уложиться…
Букет, правда, имелся. Серёжа
предусмотрительно приобрёл его у девчонки-цветочницы, устроившейся
со своей корзинкой на противоположной стороне Невского, напротив
Казанского собора. И прохаживался весь час, заложив букет за спину
и страдая от нелепости своего положения Ему казалось, что взгляды
прохожих обращены на него, и во всяких глазах угадывал
сочувственную насмешку: «что, братец, ждёшь? Ну, жди–жди, то ли ещё
будет…»
Нина подъехала, когда часы на углу
показывали без четверти пять. Солнечно улыбнулась жениху, спрятала
на миг лицо в лепестках цветов – Серёжу захлестнуло волной
незнакомого аромата – и торопливо продела руку в шёлковой бежевой
перчатке в его локоть: «Куда пойдём, друг мой?»
- Спозвольте пройтить, вашбродие! –
раздалось из-за спины. Юноша обернулся – торопливо посторонился,
пропуская двоих заляпанных извёсткой мастеровых, торопившихся с
охапкой инструментов своего ремесла к давешней тумбе на углу. Тот,
что шёл впереди, поставил на тротуар ведро с кистями, содрал с
тумбы прикрывающие её рогожи, с натугой поднял плетёный короб и
пропихнул его в большую дыру в боку тумбы. Серёжа обратил внимание,
что мастеровой обращается со своей ношей необычайно осторожно.
Второй, высокий, с журавлиными ногами, волокущий
лестницу-стремянку, едва не задел прохожего – полного усатого
господина в рединготе и чёрной, как сажа, шляпе-котелке, буркнул
что-то извинительное и потянул из кармана конец бечёвки. Обиженный
господин попятился, пробурчал брюзгливо: «Развели безобразие, а
ведь тут государь император ездит! И куда только смотрят
градоначальник с полицмейстером? И в подтверждение своих слов
махнул рукой вдоль Екатерининской набережной.