Зрелище, прямо скажем, не слишком аппетитное, но, что для меня сейчас
более важно, вкусовых качеств не утратившее. Молодец Листица, сообразила сложить
снедь в отдельный полотняный мешочек, а то кто знает, сколько еще лишних «специй»
могло прибавиться к моему блюду...
Я отхватил кинжалом от колобка добрую краюху и, закрыв глаза (от удовольствия)
принялся неспешно жевать. Время от времени запивая водою из ручья, которую зачерпнул
шлемом. В общем, та еще трапеза… Но мне она казалась вкуснее любой амброзии и нектаров.
Да и вообще, вариант «Лукулл пирует у Лукулла» всегда предпочтительнее «Пира у Валтасара».
— Черт! Это еще что за приколы?
Нет, что язык мой враг я знаю, но чтоб уже и за мысли наказывали!..
И тем не менее, вокруг происходило что-то непонятное и… неприятное. Воздух сгустился,
став тяжелым, сырым и липким, как в преддверии шторма. Потемнело, словно и не полдень
на дворе, а самый поздний вечер, — вот-вот звезды покажутся. А усталость нахлынула
такая, что не продохнуть.
Да, я реально вымотался. Ведь ни минуты покоя не было, начиная от сражения
за Выселки. Сперва поход сквозь болото, потом — акция устрашения для гоблинов, ну
и та обязательная культурная программа, что приготовила мне Мрачная Роща.
Но все это, даже вместе взятое, не шло ни в какое сравнение изнеможением,
которое я сейчас ощущал. Оно парализовало не только натруженные мышцы, а навалилась
так, что сердце отказывалось биться, а легкие — дышать.
Широко раскрытыми глазами я смотрел прямо перед собой, но даже не понимал,
что именно вижу. Тьма наползала уверенно, нагло и уже ничто не могло остановить
ее. Еще один миг, еще один удар сердца и я должен был умереть. Умереть сидя, потому
что у меня не оставалось сил даже на то чтобы лечь.
И все-таки я завалился на бок, да так удачно, что распростерся поверх
меча.
Должно быть тот, кто перебросил меня в этот мир, хорошо знал свое дело
и соответственно подготовился. Иначе я уже пару раз со стопроцентной гарантией мог
сыграть в ящик.
Почти незаметное сияние, которое исходило от лозунга на клинке, окутало
меня словно тончайший кокон. Оно было невесомее самой легчайшей дымки, но даже этого
хватило, чтоб мое сердце снова забилось, а грудь наполнилась воздухом.
Подчиняясь инстинкту, я набросил перевязь на шею и, опираясь на рогатину,
как на посох, с трудом встал на ноги. Мною шатало как хлипким суденышком в самый
беспощадный шторм, но я понимал, что оставаться на месте нельзя. Первый шаг был
как в детской игре в «лилипутики», крохотный-крохотный. Второй — не многим больше…