Мы с
Игорем очень дружили по детству на хуторе, но потом наши пути
разошлись без нашего согласия. Я остался с дедом и родителями, а
они умотали в город. Дед долго бухтел и сопротивлялся, бил по столу
кулаком и исполнял прочие дебильные родительские
ритуалы, вместо того, чтоб
просто поговорить с дочкой, и додёргался до того, что в один
прекрасный день она сбежала с сыном в Новониколаевск. Он потом
поехал за ней в город, нашел съёмную хату, где они жили, и устроил
жуткий скандал на свою голову, намереваясь спозором вернуть их обратно. Но тётка Марина впервые
в жизни не испугалась деда, а вцепилась в него как гадюка в крысу,
всю свою несчастную жизнь на нем выколачивая.
Присмиревший и что-то понявший в этой жизни дед
вернулся на хутор чернее ночи, скрывая от нас царапины на лице.
Притихшие родственники робко следили за его тихим однодневным
запоем, не рискуя беспокоить. Дед пил в одиночку и плакал, а
наутро, протрезвев ине став
похмеляться, взял лопату и выкопал на заветной полянке все горшки с
серебром, им самим зарытых на чёрный день. Запряг в пролётку
лошадь, взял с собой на всякий случай моего отца, и умотал в город.
Продали они все ухоронки, добавили наличных и
купили тётке Марине крепкий и
ладный дом со здоровенным участком хоть и на выселках, но зато по
центру.
Тётка там
прижилась как родная и, хоть и не нашла себе мужика, открыла лавку.
Дело у нее попёрло, потому что шебутная она была до невозможности,
расчётливая в деда и общительная непонятно в кого. Я повадился с
тех пор приезжать к ним каждые три месяца на сдачу экзаменов в школе, потому что был на домашнем
обучении, и вот тогда я и заметил, что прежней дружбы с Игорем у
нас нет. В каждый свой приезд я кидался к нему, как радостный
щенок, рассказывал последние известия про чёрную мохнатую собаку
Дину, котораясовсем стала
похожа на медведя или про то, какая замечательная нынче рыбалка на
Холодном озере и как было бы хорошо, если бы он к нам
приехал.
Игорёха
снисходительно выслушивал меня, поигрывая по блатному чётками в
руке, но в гости не стремился. Потом я стал замечать, что он
сторонится и даже стесняется меня на улице, хотя всех его новых
худосочных друзей я мог вывезти в одно лицо, правда если поодному или даже по два, а не толпой. Я
рассказывал ему, какие прочитал книги за это время, сидя в
одиночестве длинными зимними вечерами на хуторе, о чём мечтал, а он
зевал мне в лицо и говорил, что для реальных пацанов это всё
джуки-пуки и вообще не по по