– Что-что? – методист вскинул брови. – Что за пузырьки?
– Эти, с которыми сейчас все носятся, – махнул рукой Папкин. – Глупость, но, по-моему, безобидная. Пузырьки на планете квадратиков, Пузырьки и космические кубики… Пузырьки и хищные шарики Альтаира…
– Столько всего, – вздохнул методист и покачал головой. – Не в курсе, упустил. Всего не охватишь. Персонажи размножаются, как хомяки. Бог с ними, что он еще делал? Вы говорили про телевизор.
– Мы ему ничего такого не разрешали, – Мамкин, рассказывая, заново переживала и заново открывала предысторию. Собственные слова вылетали, словно чужие и превращались в страшные пузырьки, прилетевшие с планеты квадратиков. – Никаких ужасов. Он, конечно, смотрел рекламу, но ни разу не испугался… Детские фильмы, мультики, опять же пузырьки – сериал. Страшные новости выключали. В общем, мы следили…
– Понятно, – методист рисовал в блокноте геометрические фигуры. Первым шел круг, заключенный в квадрат; второй квадрат превращал первый в восьмиугольник, который методист обвел новым кругом. Повисла тишина.
– Продолжайте, я слушаю.
Папкин развел руками:
– Собственно, все… Он становился все тише и тише. В саду ни с кем не играл, постоянно один… Что-то строил из кубиков и колец. А дома сядет – и целыми вечерами рисует какие-то конструкции.
– Например? – Да вот вроде ваших, – Папкин кивнул на блокнот методиста.
– Даже так? Замечательно, – усмехнулся тот. – Вы знаете, что это такое? Это мандала. Или, если можно так выразиться, мандалоподобные фигуры. Когда сознание отпускает вожжи и начинаешь бездумно водить рукой, рисуя все, что ей вздумается, картинка может многое рассказать… Мандала – это ядро личности, Бог, если хотите. Это нечто цельное, законченное, неделимое, сидящее глубоко внутри нас. И вот оно рвется наружу, дает нам знак, желает быть осознанным…
Папкин мрачно рассматривал бедную комнатку, маленькую кушетку, облезлый стол. В коридоре гремела ведром уборщица, за окном кто-то рычал и швырял ящики. Он поежился. Его предупреждали. Друг дома, кандидат философских наук, долго отговаривал его, убеждал не ходить к этому типу. «Проклятые позитивисты! – ругался философ. – Эти хищные твари подобрались к ядру человеческой личности, божественному, и ходят вокруг – то лизнут, то понюхают, и как бы уважают, но в глазах-то – голод, алчность бездонная! Лиса и виноград, мартышка и очки!»