-Проверим ваши познания, молодой человек. И если прав ваш
батюшка, то будет вам учитель. А может я и сам когда смогу уделить
толику времени. Да-с...
-Благодетель! -воскликнул отец.
-Оставьте, Степан Осипович. Мы с вами товарищи, и должны
помогать друг другу.
Так я стал воспитанником Савинкова.
Вот уж не знаю, как так вышло, но история уже пошла
по иному. Прекрасно помню что Савинков ещё в 1901 году
был арестован и выслан в Вологду, откуда отправился
в Женеву где и вляпался в партию эсеров
и её боевую группу, но здесь у нас заканчивался 1904
год, а Борис по прежнему находился в Петербурге
и был скорее близок к эсдекам, что говорило либо
о параллельной реальности, либо я всё-ж растоптал свою
бабочку Бредбери.
Занималась со мною в основном некая барышня студенческих лет по
имени Нина Фёдоровна, добрейшей души человек. Самым трудным для
меня делом, стало чистописание, но как-то со временем приноровился
и дело пошло. Савинков-же поначалу лишь контролировал процесс, но
когда в пятилетнем возрасте я сдал ему экзамен за гимназический
курс, окончательно взял дело в свои руки. Вундеркинды, как
оказалось, в этом времени никому нахрен не нужны, и что со мной
дальше делать, мои покровители совершенно не представляли. Ну и
черт с вами! У меня совершенно небыло в мыслях становиться
Ломоносовым. Я собирался вписать своё имя в русскую революцию, для
чего необходимы три вещи: репутация, правильные знакомства и адов
труд. Впереди этих революций целых три, так что
покувыркаемся!
Терзавший меня долгое время вопрос- что может связывать
холёного барина Савинкова и слесаря Горюнова постепенно разрешился.
Как ни таились мои патроны, со временем стало ясно что затеяли они
ни много ни мало, а просветительско-террористическую революционную
организацию, в которой мой папа отвечал за рабочие кадры. Каша в
головах у этих людей ещё та. Куда там грядущим
братишкам-анархистам!
С нехорошими предчувствиями ожидал я кровавого воскресения
и последующих событий. Предупреждать бессмысленно-никто не
воспримет слова ребёнка серьёзно, разве что записаться в пророки?
Не послушают, так запомнят! Пригодится.
И однажды тихим декабрьским вечером, когда Борис
Викторович занимался со мной немецким, а всё семейство умильно пило
чай, я решился. Прокусил щеку до крови, пустил струйку из уголка
рта, закатил глаза, вздрогнул и раскинув руки со сведенными
судорогой пальцами, начал вещать замогильным голосом: