— Женя… Женя, перестань… — попытался отмахнуться он, чувствуя
однако, что его мужское начало начинает набухать, — Я не хочу,
отстань…
— Ну же, милый, любимый, родной…
Шепот раздавался со всех сторон одновременно, сливался в
гудящий, многоголосый хор, обволакивал, приглашал отдаться этим
волнам, подчиниться этому порыву.
— Жень, не надо…
— Ты не любишь меня, папочка?
— Не надо меня так наз…
Владимир вскочил, будто ужаленный, раскрыл глаза так резко и
широко, что закололо в черепе. Перед ним в темноте кто-то,
прячущийся под одеялом, подобрался, привстал, задел ненароком его
эрегированный член, застыл в нерешительности.
— Агния… — он осип от удивления и ужаса перед тем, что едва не
случилось. — Что ты здесь делаешь?
— Познай меня, папочка! Познай меня, как пчела познает цветок,
как клинок познает плоть, познай меня, папочка!
— Прочь! — Владимир едва удержался, чтобы не столкнуть это
гадкое, порочное создание, назвавшееся именем его принцессы. Глаза
попривыкли в темноте, и он увидел ее в лунном свете, а когда
рассмотрел — отвернулся в смущении.
— Чего ты орешь… Что у вас… Агния!
Проснувшись, Жене захотелось помотать головой, в надежде, что
все, что она сейчас видит — лишь кошмарный сон, морок, видение,
ужасный выверт подсознания… Но ее голая дочь, сидящая у отца на
бедре была абсолютно реальной. В дрожащей от вездесущего
возмущенного гула темноте Агния казалась почти взрослой — губки
надуты, блестят от слюны, рот приоткрыт, плечи сведены к корпусу,
отчего даже стали видны едва начавшие формироваться грудки, а
волосы на ноге Владимира примыкают к лобку так, что можно подумать,
будто за ними скрывается настоящее, уже взрослое женское лоно. Со
странным чувством стыда и ревности она отметила, что внутренняя
часть бедер дочери влажно поблескивает.
— Познай меня плотско, папа! — прошептала девочка с придыханием,
и Женя, не дожидаясь реакции мужа, спрыгнула с кровати, схватила
Агнию поперек туловища и понесла в ее комнату. Бросив ее лицом вниз
на кровать, впервые в жизни шлепнула ее по голой попе. Несильно,
совершенно формально, как бы закрепляя неправильность ее поступка,
а может просто вымещая злость. И лишь спустя секунду поняла,
что натворила.
Девочка лежала лицом в подушку, поэтому ее обиженный, гневный
плач звучал приглушенно, но гудение, что вливалось в этот звук,
распространялось по комнате, отражалось от стен и вгрызалось в
позвоночник, поднимая волоски на шее, давало ясно понять — Агния в
бешенстве. Поплыли стены, подобно свечному воску, пузырясь глазными
яблоками и блестящими от слизи свищами. Тени деревьев с улицы
отделились от поверхностей, обросли черной влажной плотью, хищно
потянулись к Жене со всех сторон стремительно отрастающими
ложноножками. С влажным хрустом голова Агнии повернулась на сто
восемьдесят градусов, выпученные глаза уставились на мать.