— Она же испортится от влаги! Мы же уважаем книги! Я положу ее
на полку, а ты выйдешь из ванной и заберешь, идет?
Агния с явной неохотой кивнула. Владимир, набиравший до этого
воду, демонстративно отвернулся, когда Женя скинула с девочки
халатик и посадила ее в ванну.
— Ну что, малышка, посидишь… — ее прервал полный боли стон,
раздавшийся из комнаты напротив. Скрипнув зубами, она договорила, —
Посидишь с папой, пока я готовлю блинчики?
— Хорошо, — с охотой кивнула Агния, уже успев нырнуть в воду,
отчего светлые волосы потемнели, налипли на плечах. Сейчас, когда
ее хрупкое детское тельце пряталось под слоем пены, а снаружи
торчала лишь голова с серьезным, взрослым лицом, она вполне могла
сойти за весьма юную, но уже сформировавшуюся женщину или, как
минимум, подростка. Испытав мгновенный неконтролируемый укол
ревности, Женя постаралась как можно более естественно выпорхнуть
из ванной. Удачно, что Агния не вспомнила — ингредиенты для
блинчиков закончились еще вчера.
Молнией девушка метнулась к своей сумке, стоявшей на полке в
спальне. Пошерудив там как следует, она вытряхнула косметичку на
кровать — посыпались тушь, помада, тени, пара тампонов, пудреница,
расческа с зеркалом и тонкая блестящего металла зажигалка. «Весело
погудим» лежала здесь же рядом, на полке. Схватив книжицу, Женя
ринулась по лестнице вниз, к металлической раковине. По пути из-под
обложки выпала какая-то страничка, но Жене было не до этого.
— Папочка? — голос, отдавшийся эхом от кафельных стен ванной,
вырвал Владимира из его невеселых размышлений. — А кого ты больше
любишь, маму или меня?
— Не знаю, солнышко, — ответил он задумчиво, — Наверное,
одинаково.
— Совсем-совсем одинаково?
— Да, — кивнул тот, — Да, пожалуй, одинаково.
— Хорошо. Я очень хочу, чтобы ты любил меня так же, как
маму.
Что-то в этой фразе заставило его поднять голову, оторвав взгляд
от темных перекрестий кафельных стыков. Мелодичная капель и уже
знакомое гудение намекали на то, что ему предстояло увидеть.
Агния стояла в ванной в полный рост. Вода доходила ей до колен,
струйки сбегали по плоской девчачьей груди, на бедрах оседала пена,
пухлые красные губки надуты, точно девочка чем-то обижена. Гудение
прекратилось, губы разомкнулись в предвкушающую развратную
улыбку.
— Я красивая, папа?
— Пре… — попытка что-то извлечь из себя провалилась. Легкие
сдавило будто бы железным обручем. Он попробовал было встать с
низкого пластикового стульчика, но ноги точно приросли к кафелю.
Одного брошенного вниз взгляда хватило, чтобы увидеть, как
потекший, жидкий точно ртуть кафель наполз на голые ноги и застыл
как свечной воск. Руки отяжелели, прилипли к штанинам, буквально
приросли, и он чувствовал, как тянутся трикотажные нити под кожей,
опутывая вены и сухожилия.