— К черту! — собрав всю волю в кулак, Владимир вскочил с неловко
закачавшегося плетеного кресла и резко открыл деревянную дверь. В
нос тут же ударил тяжелый химический дух разнообразных лекарств,
перемешанный с приглушенным смрадом застарелого пота и нечистот. На
стене напротив входа красовалось многократно замытое, но не
исчезнувшее до конца бурое пятно. Через мутное стекло в двери
комнаты раздавались приглушенные монотонные голоса — по просьбе
отца у него круглые сутки вещал канал «Культура».
Ни на одной из дверей внутри гостевого дома по всему коридору не
осталось дверных ручек. Грубые, с торчащими щепками дырки появились
в прошлом году — пока отец был в силах, почувствовав приближение
своего заболевания, он сам повыкручивал ручки, чтобы усложнить себе
перемещение по дому. На краях дверей можно было заметить неглубокие
бороздки — уже окончательно потеряв разум, отец научился открывать
двери ногтями, так что Татьяне Ильиничне приходилось состригать их
под корень. Ветряные колокольчики свисали с потолка через каждый
метр на уровне лица — тоже его идея, чтобы сиделка вовремя узнавала
о его передвижениях.
Скрепя сердце и набрав воздуха, будто перед прыжком в воду, он
вошел.
— Ну привет, пап.
Человек в кровати напоминал ощипанного орла-гарпию — такого
Владимир видел в детском орнитологическом атласе у Агнии. Большая
голова на вытянутой до предела тощей шее внимательно ловила каждое
слово реликтового профессора в твидовом пиджачке, что нес какую-то
околесицу о зашифрованном подтексте «Василия Теркина». Руки отца
лежали на простыне бессильными плетьми, голая, покрытая старческими
пятнами грудь еле вздымалась, и лишь голова не переставала
наклоняться то в одну, то в другую сторону, как некий болезненный
маятник.
— Папа?
Стеклянные глаза метнули взгляд на Владимира, быстро
идентифицировали его как что-то совершенно никчемное и
незначительное, после чего вновь вернулись к экрану. В комнате, как
и во всех остальных помещениях полки и антресоли ломились от книг,
но вместо обычного сухого хрустящего запаха пыли и старой бумаги в
воздухе витал нездоровый душок замытого хлоркой кала.
— Папа? Я здесь. Это я, Вовка. Ты узнаешь меня?
— Узнал-узнал, — невнятно, будто кашу жуя, ответил старик, — Не
мешай.
— Пап, мы приехали… С Женькой. И внучка здесь. И Артем. Помнишь
Артемку? — с надеждой спрашивал Владимир, но отец никак не
реагировал, лишь болезненно морщился, когда голос сына заглушал
телевизор. Проследив за его взглядом, Владимир выключил телевизор
из розетки — искать пульт никакого желания не было. Запоздало он
его заметил под пузатым кинескопом. Старик тут же недовольно
загудел, будто трансформатор, порывался встать, но вновь падал на
подушки, остановленный ремнями, крест-накрест опоясывавшими
грудь.