Собственно, девушка была вовсе не какая-то там безличная
девушка, а Марина Дмитриевна Шведова, 1925 года рождения,
комсомолка, атеистка и, что в данный момент важнее, — старшина,
санинструктор медслужбы отдельного взвода ОКР СМЕРШ. Что обязывало
не сидеть здесь и бездельничать, а следовать в портовую комендатуру
с вверенным командованием секретным пакетом. По случаю нахождения в
глубоком тылу санинструкторам вменялся самый широкий круг
обязанностей.
Но девушка-старшина никуда не следовала, а недисциплинированно
сидела и смотрела на зеленую воду. Нет, купаться Марине не хотелось
— чуть больше полугода назад раз и навсегда разучилась любить
купания. Просто день был такой… Странный. Плохой, наверное?
Ничего угнетающего в этом солнечном южном утре не было. Лежал
город в развалинах, но от мин его уже вовсю чистили, с пресной
водой дело налаживалось, да и вообще война отсюда все дальше
уходила. Готовились к боевым походам подлодки и миноносцы, но это
будут уже дальние походы, к чужим берегам, к чужим городам, которым
еще предстоит наподдать хорошенько, чтоб не лезли их тупые уроженцы
в наш советский Крым.
Марина вздохнула, глядя в волну неутомимую, и принялась
наматывать портянки. От пристани старшину заслонял искореженный
корпус плавучего крана, что подорвали удирающие немцы, и сидеть
здесь было спокойно. Можно даже «рассупониться», как говорит
начальник.
Пуговки ворота гимнастерки застегнуты, ремень с кожаной
(командирской) кобурой нагана затянут. Старшина Шведова поправила
косы, зашпиленные на затылке девчачьим «крендельком», и надела
пилотку. Подхватив немецкую планшетку с пакетом, привстала…
…и села на не успевший еще хорошенько прогреться бетон. Сердце
сжало тем холодом керченским…
…Пора было идти. В отдел вернуться, там еще с аптекой…
Она сидела, до боли сплетя пальцы на черной коже немецкого
планшета. Смотрела, не видя, на циферблат часиков. Стрелочки
отсчитывали секунды… минуты.
8.40… 8.41…
Случилось. С ним что-то случилось.
Марина замычала, кусая нижнюю губу…
Итог дня.
36-й
мсб[10]. (40 км от
Ленинграда)
20.15
Алексей кряхтел, но себя не слышал. Правое ухо закрывала плотная
повязка: вата, марля, бинт вокруг башки. Судя по ощущениям, в ухе
кровь запеклась плотным комом, свербело так, что даже головную боль
заглушало.
Жив был младший сержант Трофимов, и даже толком не ранен, только
контужен. Ухо, конечно, того, — пострадало. И на спине две
символические, но весьма ощутимые «вавки» — вскользь зацепило
крошечными осколками. Гимнастерка, хоть и б/у, но вполне приличная,
конечно, пропала бесповоротно.