— Стардом назначают самого крупного
землевладельца, Лав. Уже более ста лет эту должность занимает род
вен Силь, безукоризненно смотря за благополучием края. А мы вот уже
второй год не можем полноценно исполнить свои обязанности перед
господарем.
Он было нахмурился, но ее «мы»
согрело душу.
— Я съезжу завтра в Нахолмье, узнаю,
как обстоят дела у соседей. Не волнуйся, никого сюда не пришлют. В
крайнем случае передадут обязанности другому роду и все.
Она кивнула, всем сердце желая
поверить его словам.
— И никто никогда не узнает?
Мужчина вздрогнул. Посмотрел на
собственные руки, словно мог видеть их в темноте во всех
подробностях, скривился.
Она точно знала, что в это мгновение
он скривился.
— Да, — вмиг охрипшим голосом
согласился он. — Никто никогда не узнает, куда он делся.
Его сухие губы коснулись ее лба, и
она, успокаиваясь, откинулась на подушки. В ту ночь она почти ему
поверила. Махнула рукой, зажигая новую свечу в канделябре,
проводила его силуэт слабой улыбкой, сигнализирующей: «все
нормально, я в порядке», хоть и долго всматривалась потом в
клубящуюся в углах комнаты тьму, жадно смотрящую на нее в ответ.
Надежда, что все останется как прежде, позволила ей заснуть перед
рассветом, когда мрак за окном стал сереть. Но надежда ее
обманула.
Как всегда.
Теплое яркое утро казалось очередным
даром небес: хорошая погода вот уже второй год редко посещала эти
края. Столовая наполнилась светом, ароматом терпкого кофе и запахом
сцины — специальной краски, замешиваемой по особой магической
формуле, которая использовалась в Серземелье для печати
периодических изданий. Обычное утро. Либена вен Силь неторопливо
позавтракала, и, когда тарелку унесли, взялась за разбор
корреспонденции. Читать утренние газеты за чашкой кофе ее приучил
Лав год назад. Ей нравилась эта привычка. Ей вообще нравилось все
новое, что появилось в ее жизни за последние два года. Либена
отложила в сторону «Честного сплетника», просмотрела бегло «Новости
Блотоземья» и в последнюю очередь обратила внимание на лежащие на
подносе письма. Почти все они были деловыми и адресовались Чеславу.
Но на одном стояло ее имя.
Толстая бумага с посеребренным
вензелем выделялась на фоне обычных докладов управляющих или тонких
листков личной переписки. Либена вен Силь осторожно взяла дорогой
пергамент левой рукой, долго всматривалась в рисунок печати, а
потом резко на выдохе ее надломила.