Вчерашняя вечеринка затянулась до утра
и я, скромный ассистент звукооператора киностудии УФА, русский
эмигрант Пётр Михайлов, мечтал провести это воскресное утро в
постели, но судьба в лице строгой хозяйки, была немилосердна со
мной. Накинув халат и надев тапочки, я открыл дверь.
- Доброе утро, - моё лицо попыталось
изобразить подобие улыбки - Фрау Марта, зачем так громко
стучать?
- Герр Михайлов, вы русский... - это
был не вопрос, а утверждение. Пожилая женщина была так взволнована,
что даже не пожелала мне доброго утра:
- Герр Михайлов, сегодня рейх объявил
вам войну.
- Мне? - от удивления я зажмурил глаза
и потряс головой. Конечно, вчера мы с ребятами из ассистентской
группы крепко выпили, но самым криминальным было совместное
пение
'Так за Царя, Отечество и Веру. Мы
грянем дружное...' - по-русски, естественно.
- Нет, герр Михайлов, не вам, а
России, советской России - твёрдо произнесла хозяйка.
- Фрау Марта, в советской России
красные, а я белый русский и к большевикам никакого отношения не
имею, поэтому попрошу вас больше меня не беспокоить! - протараторил
я, пытаясь собраться с мыслями. Вот тебе и 'ура, ура,
ура!'
Старушка кивнула, что-то решив для
себя и, наконец, пожелав мне доброго утра, ушла.
Мысли путались в голове, и мне
пришлось долго возиться, чтобы сварить себе кофе на керосинке.
Жидкое топливо, как и многие продукты, были по талонам, но УФА -
это волшебная страна, где можно было всё достать. Сухой хлеб с
маргарином и немного джема я проглотил, не заметив вкуса
еды.
Война... Война с Россией, эта мысль не
оставляла меня. Я покинул Россию маленьким мальчиком, и всё что
сохранилось в моей памяти, это пароход, слёзы отца и далёкий тёмный
берег, исчезающий в тёмных морских волнах.
Я включил радио, и с Нью-Йоркской
станции перестроил на волну Берлина. Несколько минут из динамика
неслись звуки марша, затем диктор объявил речь Фюрера. Мне,
иностранцу, выступления Гитлера всегда казались смешными, но
сегодня было не до смеха. Впервые я пожалел, что не курю. Талоны на
табак - это валюта и многие друзья завидуют мне, но сейчас я
отчаянно хотел затянуться сигаретой. Москва молчала, я не мог
поймать ни Радио Коминтерна, ни Горький и лишь в конце шкалы,
сквозь треск помех я различил русскую речь:
"...и премьер-министр Владимир Путин.
О пробках в Москве мы поговорим через пять минут, а сейчас
песня!"