Мелодия была совершенно необычна и
незнакома, негромкий мужской голос напевал завораживающие слова в
непривычном ритме. Я схватил карандаш и начал записывать текст
песни прямо на салфетке. Последние слова исчезли в грохоте помех.
Потратив ещё полчаса на поиск этой радиостанции, я выключил
радио.
После второй чашки кофе мне в голову
пришла идея отправиться в кафе 'Рейман', там часто собирались
репортёры 'Берлинер тагерблатт' и 'Дойче альгемайне цайтунг', более
осведомлённые, чем жучки из эмигрантского 'Нового
слова'.
Быстро одевшись, я спустился по
лестнице и, кивнув занимавшей свой ежедневный пост у окна, фрау
Марте, вышел на улицу.
Начавшаяся война с Советским Союзом
пока никак не отразилась на жизни Берлина - парадно одетые пожилые
пары неспешно возвращались домой с воскресной проповеди,
запоздавший молочник медленно катил на своём фургоне, негромко
звеня пустыми бутылками, а вдали проехал, увешанный рекламой
двухэтажный автобус. Единственными признаками войны было обилие
военных и отсутствие частных автомобилей на улицах.
На перекрёстке меня догнал Воробьянов,
молодой активист РОВС, постоянно околачивавшийся при фон Лампе. Мы
встречались с ним раньше в церкви, но мой отец был 'деникинцем' и с
'врангелевцами' я дела не имел. Поэтому мы с Воробьяновым
пересекались очень редко.
- Здравствуйте, Пётр! Вы уже слышали
про войну? - запыхавшись, спросил он: - Это так здорово!
- Что же хорошего в том, что немцы
напали на Россию, милостивый государь? - хмуро ответил я, не
поздоровавшись.
- Ну что Вы, Гитлер, наконец, разгонит
эту большевистскую сволочь, - глаза Воробьянова горели огнём. -
Алексей Александрович сегодня сказал, что придя вслед за германской
армией, мы принесём свет свободы порабощённой комиссарами
стране!
- Идиот, идти освобождать Россию на
немецких штыках? Посмотри на них! - я показал рукой на колонну
марширующих эсэсовцев. - Вы думаете, что они дадут вам власть? Даже
не мечтайте! Прав генерал Деникин, а вы со своим дурацким лозунгом
'Хоть с чёртом, но против большевиков', убирайтесь к этому самому
чёрту! - я уже почти кричал.
- Предатель, большевик! Я всё расскажу
Алексею Александровичу. Нас тысячи, а вас единицы! - голос
Воробьянова сорвался на фальцет, после он попытался ещё что-то
произнести, но только беззвучно открывал рот.