Звякнуло оповещение, и поверх снимков и схем всплыло окошко
выносной веб-камеры. Тело в бассейне зашевелилось. Старший аль-Хали
перегрузил содержимое пакета в сумку и, морщась, допил остывший
кофе.
***
Шломо проснулся рывком.
Во сне он повернулся набок и теперь лежал скрючившись, точно
больное животное, вытянув перед собой руки. В голове плескалась
душная муть, сон был страшным, в нем было много боли и стыда.
Реальность оказалась еще противнее. В глазнице под пересохшей
повязкой, словно стекая с черепа вниз, копилась боль, опухшее лицо
горело. Мутило, ныли изорванные наручниками запястья, тело было
тупым и тяжелым. Снова хотелось жрать. Чертовски хотелось. Собачьи
консервы спасли от голодной смерти, но не насытили. Мучила
жажда.
Он пошевелился, поднял непослушную руку и как мог аккуратно
постарался протереть зрячий глаз и проморгаться. Он всё еще лежал в
бассейне, с наполовину задраенной крышей. Иначе бы уже изжарился на
южном солнце. Похоже, он проспал всю послеполуденную жару, и день
уже клонился к вечеру. Все еще не было сил двинуться, не то что
бежать. Что с ним все-таки собирается сделать тот араб?
Как по заказу снова заскрипел песок где-то наверху, пикнул
пульт, крыша бассейна поехала в сторону. Прямоугольник темнеющего
неба над головой увеличился. На его фоне возникла давешняя белая
фигура, теперь немного более четкая.
—Эй, джинн, ты там еще не сдох? — спросил по-русски знакомый
голос.
—Не дождешься, — проскрипел Шломо и зашелся сухим кашлем.
—Нда... Ждать-то недолго.
Шломо видел, как араб ловко слез по лесенке вниз. Через плечо у
него болталась объемная матерчатая сумка.
Спрыгнув с последней ступеньки, он скинул сумку с плеча,
аккуратно опустил ее на землю, порылся в ней и извлек обычную
пластиковую бутылочку с водой. Подошел, поставил в полуметре перед
Шломо, отошел.
Тот дернул углом рта в невольной ухмылке. Проверяет или
издевается? Похоже, и то, и другое.
Что может быть проще: протянуть руку, взять бутылку с водой,
свинтить крышечку и напиться?.. Ватное, непослушное тело заскребло
по голубым плиткам тяжелыми чуждыми руками. Он конечно дотянулся.
Уронил бутылку, снова нащупал, сжал занемевшими пальцами. А с
крышечкой не справился. Просто не смог ухватиться и скрутить. И от
этого ему стало так горько, стыдно и больно, что он готов был
завыть. Он хрипло заклокотал горлом и сжал зубы, сопя от бессилия.
Суперсолдат, краса и гордость армии, Сережино дело жизни… валяется
бесполезной грудой мяса в мозаичной яме посреди пустыни и не может
самостоятельно открыть бутылку с водой.