Он шмыгнул носом, разлепил веки.
—У меня семья. Дочка…
Араб промолчал. Быстро завершил перевязку. Поднялся на ноги.
—Лежи. Сейчас приду.
Он ушел, прихватив аптечку.
Шломо лежал, разглядывая темнеющее небо, наливающееся огнем и
пурпуром. Шевелиться не хотелось. Ничего не хотелось. И не было
ничего, кроме стыда и горьких сожалений, что он не выдержал и
разоткровенничался. Будто государственную тайну выдал.
Вернулся араб. И Шломо безропотно вытерпел, пока его мыли и
переодевали, ворочая, словно куклу. Впрочем, он и ощущал себя
беспомощной и бесполезной куклой и все равно не мог сопротивляться.
К тому же, лежать в собственных испражнениях было не менее противно
и унизительно, а мягкие треники были всяко лучше грязных
трусов.
Араб вновь ушел.
Уже совсем стемнело, и ясное черное небо оперлось на самые борта
бассейна, развесив над Шломо звезды. Хоть он их и не видел...
Посвежело, откуда-то застрекотала ночная живность.
Араб вернулся в третий раз, как показалось Шломо, через полчаса.
Спустился в бассейн, чем-то громыхая и пару раз помянув шайтана. И
вновь Шломо приподняли и поддержали, так что его голова легла арабу
в сгиб локтя. А потом его кормили с ложечки теплым, пахнувшим так
же, как малышовые смеси, которые ела маленькая Софа в ту пору,
когда он еще не заключил свой контракт. Скормив ему кашу, араб
достал откуда-то термос, открутил крышку, наполнил и влил ему в рот
что-то, тоже теплое, кажется, молоко. Шломо послушно выпил.
Разговаривать не хотелось, молчал и араб.
И только вновь опустив голову Шломо на плитки, араб легонько
хлопнул его по плечу и сказал в темноте:
—Ради семьи и не на такое пойдешь.
А потом был еще один укол. И Шломо уснул очень крепко.
Отхлебывая зеленый чай из термостакана, Лозинский мрачно
скукожился на угловом диванчике. Была половина восьмого утра.
После выходки с местным баром он клятвенно пообещал Белферу
держать себя в руках и больше не сбегать в ночь и не напиваться. И
обещание он держал. Что, впрочем, было нетрудно: после дегустации
здешней бормотухи от одной мысли об алкоголе делалось нехорошо. Так
что, проспавшись, Сергей засел в штабе, потребовал чаю и с
некоторым даже злорадством стал наблюдать, как издерганный Белфер,
вторые сутки не поднимавшийся из-за заваленного рациями,
гарнитурами, ноутбуками и прочей техникой монументального
начальственного стола, разрывается между докладами, звонками и
попытками что-то анализировать.