Неспешно двигаясь, солдаты похоронной команды наклонялись над
каждым трупом, внимательно и невозмутимо его осматривали, пытались
отыскать живых. Согласно приказу офицера собирали документы и
трофеи.
Без каких-либо эмоций германцы выворачивали карманы русских
солдат. Кроме документов забирали все понравившиеся им вещи, в
числе которых попадались и дорогие сердцам погибших подарки родных
и близких им людей.
На позициях русской роты у германцев значительно прибавилось
работы. Им предстояло разобрать настоящие завалы из тел своих
«камрадов». Когда равнодушное к происходящему солнце было в зените,
начался осмотр позиции разбитой артиллерийской батареи.
- Господин оберлейтенант, разрешите обратиться, рядовой Шульц, -
прокричал германский солдат. - Подойдите, пожалуйста, ко мне, я
нашел здесь живого человека, он сильно изранен.
«Изведал враг в тот день немало,
Что значит русский бой удалый,
Наш рукопашный бой!..
Земля тряслась – как наши груди;
Смешались в кучу кони, люди,
И залпы тысячи орудий
Слились в протяжный вой…
Вот смерклось. Были все готовы
Заутра бой затеять новый
И до конца стоять…
Вот затрещали барабаны -
И отступили басурманы.
Тогда считать мы стали раны,
Товарищей считать».
М.Ю. Лермонтов, « Бородино»
Очнулся я ночью. С трудом понял, что нахожусь в каком-то
неизвестном помещении. По всей вероятности это была одна из палат
госпиталя или больницы - об этом свидетельствовали соответствующие
запахи. Попытался осмотреться, но не преуспел в этом – малейший
поворот головы вызывал резкую боль, особенно, в затылочной части
головы. У меня вообще болело абсолютно все – от кончиков ногтей до
корней волос. Казалось, не было ни одного участка тела, который бы
не испытывал боль. С большим трудом пытался вспомнить хоть что-то,
но противная головная боль не позволила мне это сделать. Я
непроизвольно дернулся и в тело мгновенно вонзились тысячи тысяч
раскаленных игл. Это было последнее, о чем я подумал перед уходом в
бессознательное состояние.
Сознание вернулось ко мне вместе с ужасной болью. Мне делали
перевязку.
Немецкую речь я понял отлично, но сам говорить пока опасался.
Почему-то пришла на ум старая восточная пословица: «Язык – это
лестница, по которой беда входит в дом». Похоже, я угодил в плен к
германцам и бед мне и без того хватало. Внятно я не ответил, что-то
промычал маловразумительно и все. Уверен, германцам обо мне
достаточно и такой информации. Пока осмотрюсь, освоюсь в необычном
для себя качестве. Хотя почему необычном? Столько лет проживать в
разных странах по документам, оформленным на неизвестного мне
человека, с чужими установочными данными, с чужой судьбой, и не
просто проживать.