Ей захотелось разбить ему голову, только бы увидеть, как он
проявляет какие-то чувства.
Опершись на локоть, Грета не сводила взгляда с лежащего рядом
мужчины. В ее глазах отражались огоньки уличной рекламы.
Хенрик улыбнулся.
— Что? Чему ты улыбаешься? — спросила она.
— Вспомнилось, как инструктор издевался над тобой в
«Доггере».
Она закуталась в смятую простыню, вдруг почувствовав неловкость
от своей наготы.
— Такое забудешь, пожалуй.
— Ты напоминала маленького котенка, такого — с
зубками-иголочками, который шипит на нападающих крыс. Толку
никакого, но не сдается.
— А ты таращился на меня вместе со всеми.
— Ну да, — легко признался он. — Было на что глянуть.
— Правда, ты единственный, кто смотрел на меня с
сочувствием.
— Неужели?
— Мне так показалось. Хорошо, что эта сволочь откинула
копыта.
— Я слышал, он разбился?
— Его планер начал растворяться еще в воздухе. Сбой автоматики.
Он сверзился километров с пяти. Хотела бы я это видеть. — Гримаса
ненависти исказила ее лицо.
Он посмотрел на нее с сочувствием:
— По крайней мере, кое в чем насчет тебя он оказался прав. Не
хочешь меня обнять?
Грета осторожно умостилась щекой на его бицепсе. Макушке стало
тепло от его дыхания; она закрыла глаза и вообразила себя тем самым
беззащитным котенком. В такие минуты ей хотелось плакать, хотелось
быть слабой, чувствовать себя под его защитой. Дурацкие принципы,
которыми ее пичкали в Союзе ольденбуржских девушек, все эти —
«строгая, но не грубая, бодрая, но не напряженная» — сейчас не
казались такими уж нелепыми. Когда-то она вырвалась из окружения
дисциплинированных куриц, покорно слушающих россказни о величии
материнства и историческом предназначении ольденбуржской женщины,
сбежала, пробившись в ряды «Белых пантер». Она поняла, что уже
подустала от роли девы с лебедиными крыльями, распределяющей
смерть. Ей так не хватало тепла.
Она вздрогнула от нежного прикосновения.
— Извини, Хенри. Больше нет настроения. Может, чуть позже, — не
открывая глаз, прошептала она.
Он разочарованно вздохнул:
— Жизнь коротка, крошка.
— Раз уж тебе нельзя произносить мое имя, зови меня кошкой.
— Кошкой?
— Я бы хотела стать кошкой.
Он грубовато поскреб ей за ушком.
— Кошки любят, когда их чешут, — пояснил он.
Она прижалась к нему покрепче:
— Мужские выдумки.
Грета попробовала представить, на что похожи их отношения со
стороны. Что-то шевельнулось внутри, захотелось сказать ему, что
дело вовсе не в ее желании выпустить пар: она любила этого
голубоглазого убийцу. С того самого дня, как он посадил ее к себе
на плечи, сам едва не падая от усталости. Подумать только — шесть
лет!