Айришла рядом и приглядывала, чтоб голенастая дура не
свернула на обочину попастись.
Незнакомец помалкивал, иАйрибыла этим довольна. Её не тянуло к
беседе.
Впрочем, она заговорила первой, когда тележка очутилась
на высоком пригорке. Дорога спускалась, огибая рощицу, и вновь
выныривала из-за деревьев. Глазастая циркачка углядела впереди двух
всадников, что ехали навстречу тележке. Мелькнули – и скрылись за
рощицей.
Айриостановила Плясунью.
– Слушай, найдёныш. Я в твою жизнь
не лезу, как сказал карась щуке. Только спрошу: если встретим
стражников – сможешь им объяснить, кто ты и откуда?
– Не хотелось бы, – поспешно
откликнулся Майс.
– Навстречу едут двое верховых. Если
это стражники, то ты – немой.
– Понял... Думаешь, поверят?
– А чего не поверить? У моего отца
такой номер был: немой деревенский дурень. Он плясал, прыгал,
корчил рожи. И все верили... Вон, они вывернулись из-за рощи,
видишь?
Ответа не последовало. Видимо, Майс
уже начал вживаться в роль.
Предчувствие не обманулоАйри. У встречных мужчин были через плечо перевязи
королевских цветов. И страусы под ними были хороши – вейтадские,
сильные, выносливые. Оба всадника ехали без сёдел.
– А ну стой! – приказал тот из них,
кто был постарше.
Айрии так стояла, но указывать на это стражникам не
стала. Поклонилась со всем уважением.
– Кто такие? – властно
поинтересовался стражник.
– Не королевская охота и не
похоронная процессия, а всего-навсего бродячие циркачи, –
защебеталаАйри.
Майс и рта не открыл. Глядел на
стражников напряжённо, но не враждебно.
– А чего это ты отвечаешь, а не тот,
что старше? – В голосе стражника звякнуло подозрение.
– А он немой, – вмешался младший
стражник.
– Да? Откуда знаешь? – удивился его
спутник.
– Да вот же на тележке написано: «Бейтер
Шарго». Я его сколько раз на
рынках видел! Пляшет смешно, рожи корчит... Вот только физиономия у
него всегда была раскрашена.
– Это цветной глиной, чтоб зрителям
веселее было, – с улыбкой объяснилаАйри. – А в пути
зачем раскрашиваться, публики-то нет!
И тут Майс, до этого момента с
придурковатым видом переводивший взглядс одного всадника на другого, вдруг встрепенулся,
приставил к ушам ладони с растопыренными пальцами, растянул до ушей
свой и без того большой рот и высунул язык. Гримаса получилась
восхитительно нелепая: глаза почти утонули в щеках, нос забавно
сморщился.