Реймонд опять потупил взор, словно не
мог вынести пронзительного взгляда голубых глаз магистра. Также
вблизи стало видно, что жесткая щетина на лице деда за прошедшие
годы украсилась сединой. Это выбило Реймонда из колеи, внезапно
напомнило, что и дед, несмотря на всю свою магическую мощь,
смертен.
— Но свобода жизни вдали от дома и
соблазны столицного города вскружили тебе голову, и ты вместо уцёбы
предавался пьянству, разврату и развлецениям, — вынес вердикт
Агостон. — Даже странно, цто продержался поцти три курса!
— Только благодаря твоим урокам,
деда!
И это было чистой правдой. Равно, как
и то, что благодаря урокам деда, в университет Реймонд приехал уже
с некоторым багажом знаний. Это его и сгубило. На первом курсе всё
давалось легко (кроме нудной и унылой теории), и Реймонд
легкомысленно решил, что так будет и дальше, после чего погрузился
в столичную жизнь. Однако к третьему курсу неожиданно выяснилось,
что теорию всё же надо знать, и желательно назубок, иначе будет
плохо. Реймонд слишком поздно спохватился, слишком привык к
расслабленной жизни, и попытки как-то вызубрить теорию с треском
провалились: требовалось понимание, которого у юного Хатчета не
было.
— А ты всё нос воротил от моих
уроков, — проворчал Агостон и поскрёб щетину.
Потом, словно приняв решение, он
крепко обнял внука, сжал так, что у Реймонда перехватило дыхание.
Дед словно уподобился своим любимым камням, и теперь сжимал внука с
мощью скалы. Реймонд не исключал маленькой мести, но всё же
признался самому себе честно, что легко отделался.
— Я скуцал, — просто сказал Агостон,
разжимая объятия.
Тучи над головой рассеялись, и
Реймонд понял, что гроза — буквально — закончилась. Можно было не
сомневаться, что впереди его ждет ещё много ворчания, упрёков, и,
возможно, градин по голове, но это были уже мелочи.
— И я тоже, — признал Реймонд.
Мать Реймонда и дочь Агостона умерла,
когда сам Реймонд был ещё маленьким. От неё у младшего Хатчета
остались лишь смутные детские воспоминания о тепле, сильных руках и
колыбельной перед сном. Собственно, из родных людей у Реймонда был
только дед, и, соответственно, наоборот, и в результате Агостон,
боясь разбаловать внука, проявлял к нему излишнюю (по мнению
Реймонда) суровость. Эти воспоминания придавали отдельного
радостного оттенка свободе и развлечениям вдали от дома, но всё же
следовало признать — Реймонд скучал и по дому, и по деду.