Между тем телохранитель щедро зачерпнул
чашкой бульон, фыркнул, обжегши палец кипятком, и вышел из пещеры,
откинув полог из козьих шкур. Кажется, снаружи уже стемнело.
Моего лица коснулось дуновение свежего
горного воздуха, показавшегося мне по-настоящему живительным, и тут
же шкуры на входе вновь распахнулись, откинутые сильной рукой
варяга. Добран подошел ко мне и протянул чашку. Аккуратно принимая
ее одной рукой, я ожидал почувствовать сильный жар. Однако первым,
что ощутил, была еще прохладная влага, бегущая по глиняным
стенкам.
Вот оно что! До меня дошло, зачем Добран
выходил, — он зачерпнул снега и бросил его в кипящий бульон, чтобы
остудить варево да приемлемой температуры. Кроме того, часть его
попала на сосуд и тут же растаяла, заодно немного его остудив.
Я благодарно кивнул телохранителю и
практически залпом опустошил чашку, чувствуя, как с каждым глотком
тело прогревается изнутри, а мышцы наливаются силой. Сумел даже
протянуть пустую посудину варягу прежде, чем вновь опустился на
ложе.
— Как ноги, воевода?
— Ноги?!
Вопрос Добрана застал меня врасплох,
ибо, кажется, за дни и ночи, проведенные в забытье, я настолько
привык к боли в ранах, что она стала привычной. Однако, как и в
прошлый раз, когда я впервые пришел в себя, стоило мне только о них
подумать, как голени тут же заныли и зазудели.
— Болят.
— Сильно?
Варяг отличается немногословностью.
Вообще-то ранее я ценил это качество в телохранителе, но все же
иногда оно раздражает.
— Да вроде не очень. А где мы?
Дружинник, опустившийся на корточки
перед очагом, разбил остатки горящего костра крепкой палкой,
растащив пылающие угли ближе к выложенным кольцом камням. Все
правильно, так они напоследок наберут побольше жара... На мгновение
огонь ярко вспыхнул, осветив словно из камня высеченное лицо
варяга, и практически сразу погас.
— В скиту.
— В скиту... — эхом повторил я за
ратником и невольно закрыл глаза.
Приятное тепло разошлось от желудка по
телу, и, сам того не заметив, я провалился в дрему, а вскоре и
вовсе забылся крепким сном.
Яркий луч света коснулся моего лица, а
голени обдало потоком холодного воздуха. Открыв глаза, я тут же с
непривычки зажмурился. И только десять секунд спустя я осторожно
приоткрыл веки.
Над моими ногами склонился худощавый
седой мужчина, чей расцвет остался далеко в прошлом. Впрочем,
старость его также пока не вступила в полную силу. Скуластый, с
сохранившейся в волосах редкой рыжиной, он аккуратно снял повязку и
внимательно присмотрелся к ранам и коже вокруг их. Удовлетворенно
кивнув, взял приятно пахнущую чем-то травяным мазь из стоящей рядом
миски и очень аккуратно обработал ею края рубцов, после чего
наложил повязки из обрезков чистой и, надеюсь, прокипяченной ткани.
По крайней мере, в Копорье батюшка «бинты» действительно
кипятил.