-Как ты думаешь, Олег, - спросил Овод, - где мы
просчитались?
-Да пошел ты! – буркнул я, - твой инструмент устал…
-Ладно, отдохни пока немного.
Домой мы вернулись только к обеду. Сначала Овод предпочел
подождать, пока несколько других машин «Скорой помощи» отъедут со
стоянки, прежде чем тронуться в путь. Он опасался, что поблизости
еще могли оставаться наблюдатели, а потому не спешил. Потом мы еще
от души поколесили по городу, дабы удостовериться в отсутствии
«хвоста», и только потом направились в «гнездо».
Я был все еще страшно зол на него. Да и кому понравится, когда
его открыто называют «инструментом», хотя, конечно, это все же
лучше, чем лицемерное и лживое панибратство. Прямо из гаража я
молча прошествовал в свою комнату, где, скинув дурацкую оранжевую
жилетку и куртку, прямо в одежде завалился на кровать с твердым
намерением не вставать с нее как минимум до завтра.
Снова и снова накручивая мысленные круги по событиям последних
дней, я все больше проникался мыслью о том, что основным корнем
всех моих бед являлся я сам, и это ранило сильней всего. Пытаясь
взглянуть на себя со стороны, я казался себе трамваем, что катится
по заботливо проложенным кем-то другим рельсам, будучи не в силах
свернуть с назначенного пути. И даже если на пути встречаются
стрелки и ответвления, все равно, решение о том, куда ехать дальше,
принимается не мной.
Макс затащил меня на тот злосчастный пикет, где круглолицый
Василий сунул в руки «коктейль Молотова». Старший спас меня от
полиции и познакомил со своей организацией, а затем отправил в
«Золотого быка» на роковое рандеву с Георгием Саттаром. Тот, в свою
очередь, назначил меня своим Посыльным, превратив в объект
вожделения самых разных сил. В их споре победителем пока вышел
Овод, для которого я представляю ценность лишь как, хм, инструмент,
и который, уже не стесняясь, заставляет меня плясать под его
дудку.
Никто не спрашивал моего согласия, никого не интересовало мое
мнение, меня просто сажали на короткий поводок и волокли, куда
требовалось. Да что там, в половине случаев я сам охотно бежал в
указанном направлении, словно крыса на зов волшебной дудочки. И,
чем больше я обо всем это думал, тем противнее сам себе
становился.
Вырисовывалась какая-то парадоксальная ситуация: яростно
протестуя против пикировки и не желая превращаться в послушную
скотину, я, вольно или невольно, только и делал, что поступал по
чужой указке. Так сказать, за что боролись, на то и напоролись. Или
я сам уже давно стал Пустышкой, только еще не знаю об этом? Или у
меня попросту не было выбора, и любой другой человек на моем месте
поступил точно так же? И вообще, зависит ли от меня хоть что-то в
этом мире?