— В ботсаду институтском. Там, где
студенческий городок. Позавчера.
При упоминании данного места
инспектора перекривило. Как же, знакомые края! Хоть и не его район
был, однако Иванов прекрасно знал и так называемую «сотку» —
длиннющий кусок тротуара, ограниченный с одной стороны проезжей
частью довольно оживлённого проспекта, а с другой — кованной
решёткой, и сам ботанический сад, расположенный позади ограды.
... Что такое «сотка» были в
курсе и абсолютно все мужчины в городе, от пубертатных прыщавых
юнцов до рвущихся в последний половой бой пенсионеров. Там по
вечерам стояли проститутки. Дешевенькие, страшненькие, на всё
согласные в рамках прейскуранта, с высокой вероятностью
венерических заболеваний или, как метко выразился неизвестный
остряк: «В них собрана вся таблица Менделеева вместе с доселе
неоткрытыми элементами».
Почти поголовно —
наркоманки.
Такие страхолюдины клиентуру не
отпугивали. Имелись и на этот товар покупатели.
Если кому-то хотелось женщину
помилее, посвежее, посимпатичнее — это не сюда. Они по
вызову работают, в салонах, или индивидуалками вкалывают. На
«сотку» попозже выйдут, когда окончательно пообветшают.
Как ни гоняли их местные
силовики, как ни пытались бедолаги-участковые после очередных
нагоняев руководства избавиться от «ночных бабочек» — ничего ни
получалось. Каждый вечер у обочины, наплевав на задержания и
облавы, возникали женские силуэты в вызывающих одеждах, готовые
исчезнуть при малейшей опасности.
За время работы труженицы
сосальной промышленности обзавелись немалым опытом и на раз-два
отличали полицию от иных граждан, а подставных умников от
нормальных клиентов. Исключение составляли лишь патрульные, с
которыми у путан всегда были неплохие отношения. Но оно и понятно…
Как они сами шутили: «И те, и те на улице работают, бок о
бок».
Контингент там держался почти
всегда один и тот же, новенькие появлялись не часто, по мере ухода
ветеранш на «пенсию» по неликвидности или на два метра под
землю.
Почему тротуар с продажной
любовью прозвали «соткой» — не знал никто. Ходили сплетни, будто в
память о первой, осмелившейся встать в открытую у проспекта, жрице
любви, бравшей сто рублей за обслуживание. За давностью лет имя
героини стёрлось из человеческой памяти, и его не могли припомнить
даже старожилы.