По МВДшным сводкам в ботсаду
вообще шла карликовая война.
Там любили устраивать разборки с
поножовщиной гордые кавказцы, бить морды славяне, все желающие в
открытую грабили граждан и гражданок вплоть до вырывания серёжек из
ушек. Регулярно кого-то насиловали, три-четыре раза в год убивали,
изредка находили человеческие запчасти. Случалось, и люди
пропадали.
В ближайшем отделении полиции
вырванную из рук сумку или отобранный телефон и за преступление не
считали, относя к бытовой рутине.
Но весь этот кошмар осознавали
лишь те, кому по роду деятельности полагалось бороться со злом. Для
населения ботсад, несмотря ни на что, оставался уютным, изредка
убираемым первокурсниками парком, по которому с фанатичным
упорством днём шлялись мамочки с колясками, а вечером все кому не
лень.
Безусловно, нормальная и
освещённая дорога к студгородку имелась, однако её никто не любил —
по ней приходилось идти на пять минут дольше. В довесок, по
тротуару регулярно ходили наряды патрульно-постовой службы, а
значит, пивка по дороге после занятий на ходу не попьёшь, в уютном
полумраке не прогуляешься и тайком от всех не покуришь травки, что
особенно популярно в студенческой среде.
В сад постовые совались крайне
редко. Не видели смысла. Ни два, ни три патруля проблему бардака
решить были физически не в состоянии, а под каждое дерево
полицейского не поставишь. Поступали умнее. Шатаясь туда-сюда вдоль
ограды, силовики создавали видимость присутствия и довольно
оперативно реагировали на вопли граждан, доносящиеся из листвы. Им
с тротуара было элементарно проще добраться до источника звука, чем
петлять по тёмным дорожкам.
Ловили таким способом, насколько
Иванов знал, довольно многих любителей чужого добра. Все они
почему-то забывали, что ботанический сад узкий. Длинная полоса
деревьев, видимая с проезжей части, навевала мысли о глухом лесе
размером, минимум, с половину города. А патрульные этим вовсю
пользовались, возникая в нужных местах почти сразу.
Естественно, если их звали или
они сами замечали какое-нибудь нарушение.
Однако народ этого не понимал и
при первой возможности продолжал поучать угрюмых сержантов, как и
где им следует ходить, причём сами граждане обходным путём настырно
не пользовались.
Серёгу всегда поражала такая
безалаберность людской массы, основанная на святой уверенности в
том, что с ними ничего плохого уж точно не случится.