Повисла тишина. Маршалы угрюмо таращились перед
собой, с преувеличенным вниманием вглядываясь в поверхность
столешницы.
— Либо-либо, — с напором сказал Эодрейд,
останавливаясь подле своего места. Рука его легла на гордый герб
Рохана. — Утешать себя сладкими сказочками и верить тем, у кого мы
только-только вырвали нашу родину — постыдно для истинного воина.
Вспомните, «вечный мир»-то, как ни поверни, объявляет нашими
обширные владения, прежде почитаемые ховрарами за свои. Не думаю,
что они, — усмехнулся правитель, — особенно счастливы сим исходом.
Разве это не очевидно?..
Молчание в зале сделалось тяжёлым, как каменная
толща. Король вновь усмехнулся — холодно, одними
губами.
— Итак, что скажут мои Маршалы? Что скажет
Эркенбранд Вестфольдинг, по праву именующийся
Храбрейшим?
Второй Маршал повернулся в кресле, закряхтел, с
усилием провёл ладонью по лицу и длинным усам.
— Мой король… негоже воину повторяться. Слово
владыки Рохана есть золотое слово. Пусть даже дадено оно последним
негодяям, нашим кровным врагам, — это королевское слово. Пусть не
мы навлечём на себя позор клятвопреступлением, пусть это будут те,
другие. И тогда я первый скажу — смерть им!
— Смерть! — глухо подхватили Фрека и
Сеорл.
— Я услышал тебя, Второй Маршал, — бесстрастно
уронил Эодрейд. — Да, как же так, правитель Рохана дал слово, а
теперь собирается вероломно его нарушить. Признайтесь, Маршалы, вы
ведь все сейчас думаете точно так же? Мне эти мысли пришли в голову
первому, уж поверьте. Но иного выхода у нас нет.
Олмер был великим завоевателем, что бы о нём ни
говорили. И он знал, как нужно воевать — бить внезапно,
стремительно, не давая врагу опомниться, на его плечах врываясь в
города! Вспомните повесть Теофраста
Письмовника...
Гнойник с наших рубежей никуда не исчезнет, будет
лишь расти, коли оставить всё, как есть. И в один прекрасный день
прорвётся. И если мы не переймём уроки Короля-без-Королевства —
Исена может повториться. Только на сей раз уходить будет уже некому
и возрождать Рохан тоже. На Дуге у нас было шестьсот полных сотен!
Никогда Рохан не выставлял такой силы, и что же? Нашу рать стёрли в
пыль! Великим счастьем было собрать потом
половину…
Кулак Эодрейда сжался, челюсть
закаменела.
— Настанет день, Маршалы, и нас сотрут с лица земли,
если мы до этого не внушим врагам такой ужас, что они начнут нашим
именем пугать детей в колыбелях! И никакие «вечные миры» не помогут
— поможет лишь наша победа. Если для того, чтобы Рохан жил, я,
король Эодрейд сын Эомунда, должен прослыть в глазах хазгов
клятвопреступником — что ж, я согласен.