Все эти житейские мелочи казались ему неважными и пустяковыми. В
особенности – в свете колоссального научного труда, в котором уже
начали появляться какие-то проблески.
Шляясь по пустынным улицам, Роман выяснил для себя весьма
принципиальную вещь: ночной город был неоднороден. Тяжело описать
словами смутное ощущение, похожее на сон или предчувствие, но
узнавать это ощущение Роман довольно скоро научился. Вампиры
называли это «войти» – и Роман понял: нужно действительно
войти в какое-то другое пространство, которое выглядит обычно и не
имеет четких границ, зато когда «входишь», в сердце
появляется та самая, булгаковская, «тупая игла» и накатывает тоска
или неоправданный страх. Улица не меняется, и небеса не меняются, и
ничего не меняется – но чувствуешь некий явственный внутренний
толчок. Вот тогда и нужно смотреть в оба – можно заметить вампира
среди редких ночных прохожих.
Роман интересовал нежить очевидно и значительно слабее, чем
нежить интересовала Романа. Существа, не отбрасывающие тени и почти
не оставляющие следов на снегу, решительно не желали замечать
новоявленного исследователя. Они ровно ничего не предпринимали – не
думали нападать, не вступали в контакт, а если Роман пытался
заговорить с кем-то из них – изо всех сил старались поскорее
улизнуть.
Причем не имело смысла обманывать себя: вампиры его не боялись.
Эмоция, которую Роман наблюдал чаще всего, характеризовалась
скорее, как омерзение и брезгливость. Это ему совершенно не
нравилось, потому что рушило все грандиозные планы.
Чтобы получить у вампира ответ на простой и прямой вопрос,
приходилось тратить немыслимое количество сил, времени и
изобретательности. За месяц мнимой «работы в ночную смену» Роман
пять раз видел вампиров: трижды – мужчин, и дважды – женщин.
Потрясающий экземпляр мужского пола – очень выразительное внешне
существо с темными кудрями, статью профессионального бойца и мягкой
походкой крупной кошки – походя взглянуло на подсунувшегося было
Романа так, что он только к утру окончательно пришел в себя от
озноба, немотивированного ужаса и детского желания забиться в
темный угол или укрыться одеялом с головой. Другие сущности были
помельче, и волна страха, исходившая от них, ощущалась куда слабее;
отличная особь женского пола, миниатюрная, изящная, напомнившая
Роману рысенка, показалась ему даже трогательной. Она шипела, как
маленькая кошка, пытающаяся напугать мощного пса, прижалась к стене
дома, чтобы не дать Роману себя коснуться – и он еле удерживал
умиленный смешок.