– Дорогие?
– Не дороже денег. На охоту вы не выходите. Сидите здесь,
отдыхаете и ждете меня. Все ясно?
Упыри закивали, жадно поглядывая на перепелок. Роман поспешно
вышел, но все равно услышал из-за двери возню, квохтанье и вопли:
«Отдай, мое!.. Не пхайся, сука, не слышала, что Ромка сказал?!.
Убери лапы, гад!..»
Роман брезгливо поморщился, ускорил шаги – и уже через пару
минут с наслаждением дышал свежим воздухом, пахнущим весенним
парком.
В последнее время он так славно чувствовал себя на улице, что
даже по делу шел гуляючи, не торопясь, оглядываясь по сторонам и
глубоко дыша. После теплака, воняющего падалью, синий вечер конца
марта был трогательно хорош.
А вот в подъезде, куда Роман зашел, было куда как хуже.
Стены подъезда были разрисованы так, что свежий человек ни за
что не определил бы, в какой цвет они окрашены. Самым выдающимся
пятном смотрелась тщательно выписанная не маркером каким-то там, а
настоящей масляной краской статуя Свободы с вытаращенными, налитыми
кровью глазами, дохлой жабой, распяленной на шипах ее венца, и
шприцем в руке. Чувствовалось, что художник провел на лестничной
площадке не один час, причем во всеоружии.
Остальные граффити не дотягивали до этого уровня. Все эти
глючные грибы, черепа, черти, голые девицы в диких позах, шипастые
готические названия рок-групп – выглядели привычно и отдавали
дешевкой и банальщиной.
На лестнице пахло мочой, помойкой и тем приторным дымом, который
образуется от курения анаши. Под звонком знакомой квартиры в виде
щегольской таблички красовалась надпись: «Свищ – ананист!» Роман
чихнул и позвонил в дверь. Спустя минуту позвонил снова и держал
палец на звонке достаточно долго, чтобы причинить обитателям
квартиры неудобства, требующие устранения.
Из смутного буханья музыки за дверью выделился раздраженный
голос: «Да откроет кто-нибудь этому уроду или нет!?» Глас вопиющего
в пустыне… Роман позвонил опять.
Дверь распахнулась, выпустив на лестницу облако дыма и грохот
рока. В дверном проеме возникла тощая осоловевшая девица с белесым
ежиком волос и голой грудью.
– Ты, мать твою, кто?! – осведомилась она.
Роман молча отшвырнул ее с дороги и походкой Командора
направился в вонючий, грохочущий сумрак квартиры. «Он бы давно
проломил бы мне череп, если бы я не создал огнемет!!» – надрывался
магнитофон. Девица что-то обиженно орала вдогонку. Из кухни несло
горелыми тряпками, а из сортира – тем, чем и должно нести из
сортира, если это уважающий себя сортир без пижонских наворотов.
Роман скорчил брезгливую гримасу и вошел в комнату.