Роберт провёл большой ладонью по своему гладкому неровному
черепу. Повернулся, насколько позволило скошенное зрение, в
профиль, затем другой стороной. Небольшое зеркальце на
телескопической ножке, обнаруженное им здесь же, в нише,
беспристрастно отражало все изменения внешности.
А внешность для Роберта Павлова была очень важна. Но не
пресловутое «красив-некрасив» тут было главным.
Главным было – саха. Больше смерти он страшился однажды вылезть
из капсулы и не увидеть в зеркале по-особому смуглой кожи, больших
монголоидных скул, раскосых глаз. Не обнаружить в зеркале
якута.
Роберт остался доволен увиденным. Он отложил зеркало и взял из
сейфа один из пистолетов. Проверил магазин, тот оказался полон,
затем внимательно осмотрел флажок предохранителя, убедился, что он
в нужном, безопасном, положении и, убрав указательный палец
подальше от спускового крючка, направился в сторону изолятора.
Он не ощутил ни капли рвения, когда в первую же ночь старший
офицер безопасности назначил его дежурным по изолятору. Роберт не
сомневался: оставить тут именно его, геолога-взрывника, была очень
веская причина. И именно сейчас, после всей этой чертовщины с
Ординатором, после подозрительной неопределённости о присутствии
кого-то… Впрочем, майор Нечаев чётко дал понять: основной арсенал
опечатан и угроза изолирована.
Только вот спокойствия отчего-то не прибавилось.
Роберт шёл к прозрачной переборке изолятора так, будто внутри
тихо стрекотало жуткое чудовище, только и ждущее глуповатого на вид
якута, чтобы броситься на него через заранее прожжённый кислотой
стеклопластик.
Но вместо чудовища, на мягком, как и весь остальной изолятор,
полу мирно посапывала девушка. Очень стройная, высокая. Жаль, что
она спала на боку, близко к стене – Роберт никак не мог разглядеть
её лица. Хотелось посмотреть: как же изменилась знаменитая
Старстрим?
В виртнете имя Милослава Милош почти не встречалось, зато её
псевдоним не раз гремел на весь мир. Её очерки с других планет
переводились даже на амхарский, официальный язык Эфиопии.
Неудивительно, при условии, что она до сих пор оставалась
единственной допущенной к «прыжку» журналисткой. Голливуд,
киномонстр с холмов Калифорнии, так и не добился разрешения на
экранизацию единственной художественной её работы – повести
«Пустота».