Меня давили воспоминания. Те, что я старательно подавляла долгие годы внутри себя, и это прекрасно выходило. Мозг отключил все ненужное, но при виде давно забытой родственницы вдруг оглушил страшными картинами прошлого.
Когда отца посадили, мать пила целый месяц, а я ела сухие крупы и пила воду из-под крана, потому что ничего другого в доме не было, как и денег. Как и газа, отключенного за неуплату счета. Затем на пороге возникли коллекторы, и женщине пришлось вернуться к работе. Не к прежней, высокооплачиваемой, а податься в путаны в дешевом баре. Она не стеснялась приводить их домой – грязных и вонючих, пьяных до одури дальнобойщиков, запиралась с ними в отцовской спальне и кричала так громко, что трех подушек и двух одеял не хватало, чтобы заглушить эти стоны и хрипы. А затем один из них со спущенными штанами зашел ко мне в спальню… Я огрела его сковородой, полной жареной картошки, отведенной на всю оставшуюся неделю. Мужчина отключился, ничего страшного не успело произойти. Только вот последующие дни мне пришлось просить милостыню на улице, продавать газеты и помогать старушкам за символическую плату.
– Мам, – голос маленькой, наивной Эмми внутри меня заставил вздрогнуть. Это была другая «я» – запуганная, страшащаяся каждого шороха. Но все еще любящая свою маму, готовящая ей завтраки после работы, стирающая вещи, убирающая квартиру. – Тот мужчина вчера разбил окно в моей спальне бутылкой.
Женщина вскинула на меня растерянный взгляд, будто не понимала, кто я вообще такая. В пьяном угаре это случалось довольно часто. Она пила, чтобы забыть о бесчисленных мужчинах в ее постели. И спала с мужчинами, чтобы хоть немного протрезветь.
– И что? – прошипела она, махая рукой в сторону, дескать, убирайся.
– На улице зима и снегопад. Мне намело полную комнату снега, – робко прошептала я, мечтая, чтобы она позволила мне спать с ней. Хоть раз не одной в этом чертовом темном, ужасном доме, полном страхов юности.
– Заклей его скотчем, – сонно пробормотала она, утыкаясь носом в подушку. – Иди, Эмбер. Скоро придет клиент. Я хочу хоть немного поспать! Никто не любит унылых баб. Таких, как ты. Учись, пока я жива, дорогуша.
– Я Эмми, – поправила ее, отворачиваясь и возвращаясь обратно. Носки мои к тому моменту стерлись до дыр, хоть по каменному полу можно было передвигаться лишь в уличной обуви. Но она нужна была для выхода в люди, поэтому я предпочитала босиком.