- У меня к тебе дело, - без обиняков начал генерал, заметив
давнего приятеля.
- Рад быть полезен вашему превосходительству…
- Оставь эти церемонии, не до них теперь.
- Слушаюсь.
- Ты слышал о недавнем нападении на курьеров?
- Третьего дня у Бендессенского перевала?
- Именно.
- Да. Кажется, там погиб казак, а сопровождавшие его джигиты
сумели ускакать.
- Все так, но есть некоторые сомнения в правдивости показаний
этих самых джигитов.
- Чем я могу помочь?
- Нужно провести вскрытие и извлечь пулю из покойного казака.
Полагаю, ты сможешь определить, с какого расстояния и из какого
оружия она выпущена?
- Думаю, да.
- Отлично. Из Бами в Ходжам-калу завтра выступает рота
Самурского полка. Поедешь с ними.
- С пехотой! – наморщил нос Студитский. – Эдак мы неделю
добираться будем.
- Зато целы останетесь, - парировал генерал.
- Нельзя ли с казаками?
- Да ты ведь непременно встрянешь в какую-нибудь авантюру.
- Помилуй, Михаил Дмитриевич! Какая же там может статься
авантюра? Если на казака напали текинцы, их уже и след простыл, а
если подозрения в адрес джигитов не беспочвенны, так их там и вовсе
не было! Ей богу, дай мне несколько казаков и тогда я за день
обернусь туда и назад с результатами вскрытия.
- Ты уверен?
- Ручаюсь тебе.
- Ну, хорошо, я прикажу послать с тобой конных охотников.
Охотниками оказались десять казаков Таманского полка во главе с
урядником бароном фон Левенштерном. Последний был личностью весьма
примечательной, чтобы не сказать анекдотической. Богатый помещик
родом из Курляндии, он получил прекрасное образование в
Геттингенском университете. Единственным его изъяном являлось
плохое знание русской словесности вообще и речи в частности. К
несчастью, экзамен на офицерский чин в Российской императорской
армии следовало сдавать именно по-русски, а потому барон до сих пор
числился в нижних чинах. Между тем, он успел поучаствовать в войне
на Балканах, сумел отличиться в боях, но заветных эполет так и не
добился. Употреби он половину приложенных им усилий на изучение
языка Пушкина и Лермонтова, он давно бы стал офицером, но барон
помимо всего прочего «славился» своим совершенно ослиным
упрямством.
Единственными людьми достойными уважения в его понимании
считались немцы, причем не все подряд, а имевшие перед своей
фамилией приставку фон, а ещё лучше титул барона или графа. В
общем, изучать речь восточных варваров он полагал ниже своего
достоинства, и продолжал тянуть лямку. При всем при этом германском
снобизме, Левенштерн являлся в сущности славным малым и хорошим
товарищем. Во всяком случае, многие из близко знавших его офицеров
отзывались о нем именно так.