Она поежилась, тщетно пытаясь сберечь последние остатки тепла.
Все, сейчас ее поднимут. Фургон остановится самое большее на
несколько минут, набрать воды в придорожном колодце, а затем
потащится дальше, через лесное, буреломное безлюдье, через
Суболичью Пустошь, отделявшую славный град Хвалин от не менее
славного града Острага.
"...Только бы успеть, покуда Ливень не нагнал..."
Они не останавливались на ночлег. Не разводили на привалах огня.
Пищу кое-как варганили на железной печурке, опаса ради вынесенной
за борт фургона.
Потому что, если дождь застигнет в пути, всем им можно читать
отходную.
Не дожидаясь пинка в бок, девушка откинула одеяло и потянулась -
легко, грациозно, словно дикая кошка. Что, кстати, было не так уж
далеко от истины. Заостренные ушки и в самом деле придавали ей
определенное сходство с кошкой - притом именно с дикой.
Агата - из племен Дану. Точнее, Агатой ее звали люди - за
редкостные волосы, иссиня-черные, чернее воронова крыла; а как
звучало ее настоящее имя, никого не волновало.
- А, очухалась... - Кицум сидел на своем облезлом сундучке и пил
дымящийся чай из костяной потрескавшейся кружки. Фургон
немилосердно трясло, однако старый клоун неведомым образом
ухитрялся не пролить ни капли.
Боги! Кицум пьет сутра чай!
- Давай-ка за дело, остроухое отродье. Вон котлы с вечера
нечищены. А воды за тебя - и сюда и господину Онфиму - Троша
натаскал. Дала б, что ли, парню в благодарность...
Девушка (вернее сказать - девочка; по человечьим меркам она
выглядела лет на четырнадцать, не старше; а сколько по счету
нечестивцев Дану, всякий верующий в Истинного Бога никогда не
станет и задумываться) насмешливо присела, пальчиками оттянув в
стороны складки широких порток.
- Если ты пьешь чай, то неужто сие значит, что бочонок гномояда
показал дно, о почтенный Кицум, да не опадет белизна грима с твоих
щек на помосте? - Агата ловко увернулась от пущенного ей в голову
драного башмака и показала старику язык.
Кицум относился к ней лучше всех в труппе. Если не считать,
конечно, Троши, такого же парии, как и она.
Башмак врезался в полог и, завершая полет, опустился прямиком на
голову рекомому Троше, молодому парню, взятому в цирк Онфима и
Онфима за редкостное здоровье, от природы громадную силу и столь же
громадные благоглупость с доверчивостью. Он работал с тяжелыми
стальными шарами, соединенными цепью, подбрасывал их, крутил,
вызывая неизменные охи, вздохи и закрывание шалями лица у дебелых
купчих, по неразумию мужей угодивших на Хвалинскую, Острагскую либо
Ежелинскую ярмарки. Почти каждое выступление заканчивалось тем, что
хозяин Онфим-первый брал Трошу за руку и куда-то уводил,
возвращаясь всякий раз весьма довольный. Парень же появлялся не
иначе как на следующее утро и на жадные расспросы Тукка и Токка,
братцев-акробатцев, отвечал лишь недоуменным пожиманием плеч: