Хозяин бродячего цирка имел несчастье проснуться слишком рано.
Обычно в пути он продирал глаза не ранее полудня. Молился; после
чего брался за дела. Собственно говоря, это означало неприятности
для всех без исключения артистов, в том числе и для
братцев-акробатцев; лишь Смерть-дева, с энтузиазмом согревавшая
господину Онфиму-первому по вечерам постель, могла чувствовать себя
в относительной безопасности.
Здесь, посреди Суболичьей Пустоши, с висящим на плечах Смертным
Ливнем, быть вышвырнутым из фургонов означало верную гибель.
Господин Онфим и так был в ярости оттого, что добрую четверть
сезонной прибыли пришлось отдать острагскому магу, наложившему на
лошадей заклятье неутомимости.
Девушка-Дану скользнула за борт фургона, точно стремительная
ласка. В ее движениях сквозила нечеловеческая гибкость и плавность,
казалось, она не бежит, а течет, точно ручеек.
Обернувшийся Троша проводил Агату долгим взглядом и со вздохом
причмокнул губами.
- Ну достанется ж сейчас этой стерве! - злобно хихикнула Эвелин.
- Так я не пойму, мы что, без завтрака остались?
- Переживешь, - бросил невозмутимый Кицум. Как ни странно, он не
торопился прикладываться к бутылке - то ли запасы и вправду
иссякли, то ли ему во сне явился сам святой Сухорот, ненавистник
пьющих.
Эвелин скривилась, однако смолчала - они как-то попытались
вместе с Нодликом устроить клоуну "темную". Жонглер отлеживался
неделю, а Эвелин пришлось изрядно раскошелиться, чтобы
чародейка-косметичка исправила ей известную асимметрию физиономии.
Больше задевать Кицума они не решались.
Гнев свой женщина немедля выместила на Нодлике. Втянув голову в
плечи, тот принялся за стряпню.
***
Агата ловко увернулась от хлестнувшего совсем рядом кнута.
Заклинатель змей разочарованно чертыхнулся.
- Доброе утро, господин Еремей, - медовым голоском пропела
Агата, ухитрившись на бегу сделать реверанс. Ухватилась за борт
повозки и одним движением оказалась внутри.
В фургоне господина Онфима было тепло. Печек тут имелось целых
две, причем одна - обложенная камнями. В обоих уже горел огонь.
Возле печек толкались братцы-акробатцы, крайне раздосадованные
таким оборотом событий. Физиономии у обоих покрывала сажа.
Господин Онфим возлежал на сундуке-кассе, покрытом в четыре слоя
одеялами. Рядом суетилась Таньша-Смерть, поднося дымящиеся
плошки.