Далайн сомкнулся над Ёроол‑Гуем,
а Ван ещё долго стоял на границе, ожидая подвоха и стараясь
разгадать смысл коварных речей Многорукого. Наконец он
сказал:
– Не верю Ёроол‑Гую и не хочу его
подарков ни сегодня, ни в будущие дни.
Сказав так, Ван сошёл на оройхон
и тяжёлым башмаком из кожи тукки втоптал стебель в нойт. Но он не
заметил, что один, самый маленький корень остался в земле. И когда
Ван ушёл строить новые земли, стебель ожил и начал расти. От удара
он наклонился, и с тех пор ни один стебель хохиура не растёт прямо.
А на молодых, чистых побегах можно видеть чёрные крапинки – следы
игл с башмака илбэча.
Немало лет скитался Ван в чужих
краях, возводя один оройхон за другим и прячась от людской молвы, а
когда вернулся домой, то не узнал родных мест. Вдоль всего далайна
вкривь и вкось торчал хохиур, люди скребли и сушили харвах. Повсюду
грохотали татацы и большеротые ухэры. Везде шла война. Люди и
впрямь стали сильнее, но свою силу обратили против себя, чтобы
убивать друг друга на радость Ёроол‑Гую.
– Остановитесь! – крикнул илбэч,
но голоса его никто не услышал, ибо люди оглохли от
взрывов.
Тогда Ван пришёл к далайну, встал
правой ногой на один оройхон, а левой – на другой и принялся звать
из глубины Многорукого. И когда Ёроол‑Гуй выплыл, Ван
спросил:
– Зачем ты сделал это?
– Теперь я убиваю людей даже там,
где не могу их достать, – ответил Ёроол‑Гуй, – и мне приятно ваше
горе. Даже если ты застроишь сушей весь далайн, я знаю, что люди
всё равно истребят друг друга.
– Исправь своё зло, – крикнул
илбэч, – и я обещаю больше не строить оройхонов!
– Что же, я согласен, – сказал
Ёроол‑Гуй. – Люди не смогут избить себя окончательно. Правда, мне
не по силам пожрать весь харвах и извести хохиур на всех оройхонах,
ведь ты построил их так много. Цэрэги с сухих земель не послушают
меня и не прекратят пальбы. Но зато мне подвластны огненные авары,
вставшие по моему слову на твоём пути. А без авара невозможно
высушить харвах. Сушильщики меньше всех виноваты в бедах твоего
народа, и поэтому я проклинаю их. Отныне харвах начнёт взрываться
во время сушки, станет калечить и убивать. Жизнь сушильщика будет
тяжела, а век недолог. На этот путь ступят лишь те, у кого нет
иного пути, кто иначе всё равно погибнет. И пусть они знают, что
нельзя спастись самому, приближая всеобщую гибель. Иди, бывший
илбэч Ван, и будь спокоен – стрельба скоро утихнет.